Белая дорога
Шрифт:
— Почему они забрали у тебя шнурки?
Он посмотрел вниз на свои ноги.
— Я отказывался работать в бригаде. Я был заключенным и должен был делать работу заключенного, но не собирался быть рабом. Они приковывали меня к колышку с пяти утра до заката на жаре. Им приходилось тащить меня назад в барак №16. Я продержался пять дней. После этого не мог больше терпеть. Чтобы напомнить мне о том, что я сделал, охранник забрал у меня шнурки. Это было в девяносто шестом. А несколько недель назад я досрочно освободился. Я давно не ношу кандалов,
Он говорил по существу, не вдаваясь в детали, и при этом постоянно крутил в руках свой крест. Это была копия того, который он подарил Атису Джонсу. Интересно, есть ли в его кресте клинок, как у Атиса?
— Я работаю на адвоката Эллиота Нортона. Он представляет интересы молодого человека, с которым вы встречались в Ричленде, — Атиса Джонса.
При упоминании Атиса Терезий стал смотреть на меня иначе. Это напомнило мне женщину в клубе в тот момент, когда ей стало понятно, что я не собираюсь платить за ее услуги. Было понятно, что здесь я ничего не узнаю, даже не начиная расспросы.
— Вы знаете Эллиота Нортона? — спросил я.
— Я знаю о нем. Вы ведь не отсюда?
— Нет, я приехал из Мэна.
— Далеко. И как же вам удалось добраться прямо сюда?
— Эллиот Нортон — мой друг, и он не хочет, чтобы кто-нибудь посторонний влезал в это дело.
— Вы знаете, где находится парень?
— Он в безопасности.
— Нет, это не так.
— Вы подарили ему крест, такой же, как носите сами.
— Надо верить в Бога. Бог защитит вас.
— Я видел этот крест. Похоже, вы решили помогать Богу в одиночку.
— Тюрьма — опасное место для молодого человека.
— Вот почему мы вытащили его оттуда.
— Вам надо было оставить его там.
— В тюрьме мы не можем защитить его.
— Вы нигде не сможете защитить его.
— И что вы предлагаете?
— Отдайте его мне.
Я отфутболил ногой камешек и проследил, как он шлепнулся в лужу. Я видел свое отражение, искаженное дождем, который полил еще сильнее, и через мгновение я исчез в темной воде, а кусочки моего отражения все еще дрожали в дальнем конце лужи.
— Не думаю, что вы ожидаете положительного ответа, но мне бы хотелось знать, почему вы ходили в Ричленд. Вы ведь, ходили туда, исключительно чтобы встретиться с Атисом Джонсом?
— Я знал его маму и ее сестру. Я жил по соседству с ними, вниз по Конгари.
— Они исчезли.
— Да.
— Вы знаете, что с ними произошло?
Терезий не ответил. Вместо этого он разжал пальцы на кресте и подошел ко мне ближе. Я не стал отступать назад: мне ничто не угрожало со стороны этого человека.
— Вы задаете вопросы о живых, не так ли, сэр?
— Надеюсь.
— Какие вопросы вы задавали мистеру Нортону?
Я ждал. Обнаружилось что-то, чего я не понимал, какой-то провал в моих знаниях, который Терезий пытался заполнить.
— А какие вопросы мне надо было задать?
— Вам
— Они пропали. Эллиот показал мне вырезки из газет.
— Возможно.
— Вы думаете, они умерли?
— Вы начали не с того конца, сэр. Может быть, они умерли, но не исчезли.
— То есть?
— Может быть, они умерли, — повторил он, — но они не ушли с Конгари.
Я покачал головой. Уже второй раз за сутки кто-то рассказывает мне о привидениях на Конгари. Но привидения не берут в руки камни и не используют их, чтобы разбить голову молодой женщине.
Дождь вокруг нас прекратился, стало прохладнее. Слева я увидел, как Малютка Энди приближается к нам со стороны дороги. Он взглянул на меня, пожал плечами, затем закурил другую сигарету и направился обратно — туда, откуда пришел.
— Вы знаете о Белой дороге, сэр?
Я отвлекся на Энди, и теперь оказалось, что Терезий стоит прямо передо мной, лицом к лицу. Я чувствовал запах корицы в его дыхании. Инстинктивно я отодвинулся от него.
— Нет. А что это?
Он еще раз взглянул на свои ноги и шрамы на лодыжках.
— На пятый день, — сказал он, — после того, как они привязали меня к колышку, я увидел Белую дорогу. Асфальтовое шоссе заискрилось, и вдруг будто кто-то вывернул мир наизнанку. Черное стало белым, белое — черным. И я увидел перед собой Дорогу, и работающих людей, разбивающих камни, и охранников, сплевывающих изжеванные табачные листья в грязь.
Он теперь говорил как проповедник, читающий Ветхий Завет, его мысли были заполнены образами того, что он видел когда-то, будучи в состоянии близком к помешательству от палящих лучей солнца, с телом, привязанным к столбу веревками, врезающимися в его плоть.
— Но я видел и другое. Я видел фигуры, которые двигались между ними, — женщины и дети, старые и молодые, мужчины с петлями на шее и следами от пуль на теле. Я видел солдат, ночных всадников, женщин в очень-очень красивых платьях. Я видел их всех, сэр, живых и мертвых, вместе, плечом к плечу идущих по Белой дороге. Мы думаем, что они ушли, но они ждут. Они рядом с нами все время, и они не остановятся, пока не свершится справедливость. Вот это и есть Белая дорога, сэр. Это место, где правосудие свершилось, где мертвые и живые идут рядом.
С этими словами он снял свои темные очки, и я заметил, что его глаза изменились, возможно, из-за солнечного света: ярко-голубая радужка потускнела, покрылась белой сетью, как будто паук набросил на них свою сеть.
— Вы еще не знаете этого, — прошептал он, — но вы уже вступили на Белую дорогу, и вам лучше не сходить с нее, потому что то, что ждет в кустах по обочинам Дороги, намного хуже всего, что вы можете себе вообразить.
Это не давало мне никакой зацепки. Я хотел знать больше о сестрах Джонс и о причинах, почему Терезий обратился к Атису, но, по крайней мере, Терезий говорил со мной.