Белая дорога
Шрифт:
— Я не ваш брат.
— Если бы ты не был моим братом, ты бы уже умер.
— Вы убили их всех?
Он наклонился ко мне:
— Эти люди получили урок. В мире все должно быть сбалансировано. Они взяли жизнь, разрушили еще одну. Они должны были узнать, что такое Белая дорога, должны были взглянуть на то, что их ожидает там, вступить на нее и стать ее частью.
Я взглянул в окно и увидел, что уже смеркается. Скоро станет совсем темно.
— Вы спасли ее? — спросил я.
Он кивнул:
— Я не мог спасти ее сестру, но мог спасти ее.
Я уловил сожаление в его голосе и нечто большее — любовь.
— Она была вся в ожогах, но осталась
— Почему вы просто не пошли в полицию и не рассказали им, что произошло?
— Такие дела так не улаживаются. Не важно, как это произошло. Но тело ее сестры пропало. Это была темная ночь, она испытывала жестокую боль. Она даже не могла говорить, ей пришлось написать мне их имена, да и если бы она смогла их назвать, кто бы поверил в то, что эти богатые белые мальчики могли сотворить подобное? Я даже не был уверен, сможет ли она когда-нибудь разумно мыслить: боль сводила ее с ума.
Но это не было ответом. Этого недостаточно, чтобы объяснить, что произошло, что он пережил и что заставил испытать других.
— Все дело в Эдди, да?
Он не ответил.
— Вы любили ее, может быть, задолго до того, как появился Дэвис Смут. Это был ваш ребенок, Терезий? Атис Джонс был вашим сыном? Она боялась рассказать остальным из-за того, что вы принадлежали к племени, на которое даже черные смотрят свысока. Ведь ваш народ — самые презираемые изгои из топей? Вот почему вы поехали разыскивать Смута, вот почему не рассказали Атису, из-за чего попали в тюрьму. Вы не рассказали ему, что убили Смута, потому что это было не так важно. Вы не верили, что Смут — его отец, и были правы. Даты не совпадают. Вы убили Смута за то, что он сделал с Эдди, затем вернулись обратно в тот самый момент, когда совершалось насилие над женщиной, которую вы любили, и ее сестрой. Но до того, как вы смогли отомстить Ларузу и его дружкам, полицейские схватили вас и отправили обратно в Алабаму, на суд. Вам повезло: вы получили только 20 лет срока, потому что нашлось множество свидетелей, которые подтвердили ваши слова о том, что это была самооборона. Я полагаю, как только старый Дэвис заметил вас, он сразу же схватил оружие, которое всегда держал под рукой, и у вас была причина убить его. Теперь вы вернулись, чтобы рассчитаться за потерянные годы.
Терезий не отвечал. С его стороны не прозвучало ни подтверждения, ни опровержения. Одна из его больших рук стиснула мое плечо и поставила меня на ноги.
— Время пришло, брат. Вставай, вставай.
Нож рассек веревки, связывавшие мои ноги. Я почувствовал боль, когда кровь, наконец, прилила к затекшим мышцам.
— Куда мы идем?
Он удивился, и только тогда я понял, насколько ненормальным он был. Он был сумасшедшим задолго до того, как его привязали к столбу на солнцепеке, психом, который все эти годы держал изуродованную женщину вдали от людей под защитой своей старой матери только для того, чтобы она могла послужить какой-то странной миссии.
— Обратно в западню, — сказал он. — Мы идем обратно в западню. Самое время.
— Самое время для чего?
Он осторожно подтолкнул меня в спину:
— Время показать им Белую дорогу.
У его небольшой лодки был мотор, но он развязал мне руки и заставил грести. Он боялся: боялся, что шум может привлечь к нему людей раньше, чем он будет готов. Боялся, что я могу
Я не знал, где находится женщина. Я только знал, что она ушла из дома раньше нас.
— Вы не убивали Марианну Ларуз? — спросил я, когда мы подплыли к дому, который был построен выше отмелей, и на нас залаял цепной пес.
Звяканье его цепи разнеслось в вечернем воздухе. Свет на крыльце дома погас. Я увидел, как с него сошел человек и принялся успокаивать собаку. Его голос не был сердитым, и я почувствовал к нему симпатию. Я видел, как он треплет собаку за ухом, а ее хвост в ответ мотается из стороны в сторону. Навалилась усталость. Я почувствовал, что приближаюсь к концу всего, как будто бы эта река была Стиксом и меня заставляли переплыть его без перевозчика. Казалось, как только лодка коснется берега, я погружусь в загробный мир и исчезну с лица земли. Я повторил свой вопрос.
— Это так важно? — спросил он в ответ.
— Да. Это важно для меня. Может быть, это было важно и для Марианны в момент ее смерти. Но вы не убивали ее. Вы еще были в тюрьме.
— Они говорили, что ее убил парень, а он уже не сможет опровергнуть их слова.
Я перестал грести и тут же услышал щелчок затвора: Терезий не шутил.
— Не заставляйте меня стрелять в вас, мистер Паркер.
Я бросил весла и поднял руки вверх.
— Это ведь она сделала? Мелия убила Марианну Ларуз, а в результате погиб ее племянник, ваш сын.
Он следил за мной все время, пока говорил:
— Она знает реку. Она знает топи. Она бродит по ним. Иногда ей нравится смотреть, как парни напиваются и развлекаются с девками. Я думаю, это напоминает ей о том, что она утратила, о том, что у нее отняли. Это было просто роковое стечение обстоятельств, что она увидела Марианну Ларуз, которая бегала среди деревьев в ту ночь, и ничего больше. Она узнала ее лицо, которое смотрело на нее со страниц светской хроники и газет. Ей нравилось смотреть на фотографии прекрасных женщин, и она воспользовалась шансом.
— Рок, судьба, — повторил он. — Вот и все.
Но, конечно, это было не все. История этих двух семей, Ларузов и Джонсов, пролитая кровь, искалеченные судьбы — все говорило, что дело здесь не просто в капризах судьбы или стечении обстоятельств. Около двухсот лет они отгораживались друг от друга, соблюдая соглашение о взаимном уничтожении, которое лишь отчасти осознавали с обеих сторон и которое подогревалось памятью о прошлом, когда один человек владел и распоряжался другим. Эта вражда разгоралась ярким пламенем от воспоминаний о нанесенных ранах и жестокой расплате за них. Их пути пересекались, сплетались друг с другом в критические моменты истории штата и самих семей.
— Она знала, что парень, который был с Марианной, ее собственный племянник?
— Она не встречалась с ним до того, как умерла девушка. Я...
Он помолчал, потом продолжил:
— Я не знаю, о чем она думает, но она немного умеет читать. Она видела газеты, и, полагаю, она приходила смотреть на тюрьму иногда поздно ночью.
— Вы могли бы спасти его, — сказал я. — Если бы вы пришли с ней, вы могли бы спасти Атиса. Нет такого суда, который обвинил бы ее в убийстве. Она безумна.