Белая дорога
Шрифт:
Нижняя часть долины была округла и широка, богата пресной водой, ибо здесь протекало несколько рек. И огромные площади заливных лугов обещали обернуться летом сочным сеном.
По всей долине были разбросаны лошадиные фермы, что так живо напомнило Алеку Уотермид, а ещё тут были фермы, где выращивали овец, коз и цыплят, и поля, распаханные под зерновые и всякие летние овощи.
Чуть дальше долина сужалась, зажатая крутыми склонами, но и там Алек смог разглядеть темноватые очертания фруктовых садов.
До самого последнего перекрестка Серегил не снимал своего капюшона. Его родня и сопровождающие приветствовали по именам друзей. Четыре десятка
Легкий порыв ветерка, как бывало, слегка его успокоил, а глубокий снег возвратил счастливые воспоминания о снежных баталиях и зимней рыбалке на озере, с обжигающими чаепитиями затем возле костра, возвращавшими в виде иголочек боли ощущения в заледеневшие пальцы на руках и ногах…
Снова скакать по этим дорогам уже само по себе было даром небес, но делать это в компании Алека, Микама и членов своей семьи — тут было от чего комом сжаться горлу.
Он волновался, придут ли приветствовать его две другие его сестры — Шалар и Илия. Те избегали встреч с ним с самого момента его изгнания, ни разу не послав ему ни одной доброй вести и покидая Сарикали всякий раз, когда ему случалось там появиться. Судя по словам Адзриель, были и другие среди его родни и клана, на чей теплый приём ему также рассчитывать не приходилось.
Придержав свою лошадь возле Серегила, Алек понимающе на него глянул и ласково сказал:
— Что-то ты не слишком весел, тали. Неужели не счастлив вернуться?
Серегил заставил себя улыбнуться, не желая никоим образом омрачить Алеку его этот первый приезд сюда.
Чем ближе они подъезжали к городу, тем сильнее колотилось сердце Алека. Здешние дома были очень похожи на Гедре, такие же квадратные и большие, с куполообразными колосами наверху, однако построены они были по большей части из дерева или тесаного камня, украшенного фигурной резьбой.
От вида широкой, утопающей в золоте заходящего солнца долины захватывало дух.
Озеро, покрытое льдом, конечно, было далеко не таким огромным, как Блэкуотер, однако всё равно оно было очень большим. На нём также имелись островки, и Алеку сейчас же нарисовалась картинка уютного летнего ночного лагеря на одном их них.
Когда они выехали на главную дорогу, ведущую к дому клана, люди кланялись и приветствовали их. Алек с волнением разглядывал такое множество зеленых сенгаи, собранных в одном месте. Все здесь были одеты по традиции очень элегантно, и женщины и мужчины носили брюки и башмаки или туфли. Мужчин отличали более короткие, чем у женщин туники, с двусторонними разрезами от нижней кромки до пояса. Сшиты они были из мягчайшей шерсти, с повседневными расцветками и вышивкой по краю манжет и воротника.
Дом клана стоял на высоком холме и смотрел сразу на город и воду. Позади него, ограждая его ещё с одной стороны, был дремучий непроходимый лес. Таким образом, защищенный водой и горами, клановый дом
— Добро пожаловать домой, Хаба, — сказала Адзриель и, чуть нагнувшись в седле, потрепала Серегила по плечу. И только Алек заметил, как всего на миг в серых глазах его возлюбленного полыхнула боль, тотчас подавленная усилием воли и опять сменившаяся улыбкой. Чем ближе они подъезжали к этому месту, тем всё больше напряжения чувствовал Алек в том, как держался его тали, хотя Серегил по своему обыкновению старательно делал вид, что ничего не происходит. Однако он почти ничем не проявил своих чувств, связанных с возвращением сюда. Даже теперь, по истечении времени, Алек привык полагаться на свои чувства и интуицию. И к счастью, он уже мог читать Серегила, как открытую книгу. Ему, конечно, могла быть неведома причина, однако отлично понимал все его чувства, особенно когда тот бывал несчастен или полон каких-то страхов. Последнее, конечно, случалось крайне редко, но именно это уловил в нём Алек сейчас.
Он уловил его взгляд и одарил Серегила ободряющей улыбкой. Тот кивнул ему, изобразил в ответ подобие усмешки, и сразу же отвернулся к дому. Молва неслась впереди них, а потому возвращение кирнари отметили толпы народа, выкрикивавшего приветствия с крыш и бьющего поклоны на улицах, на каждом углу. Адзриель держала путь через центральную площадь, где стоял древаний храм Ауры, с его ослепительно белыми стенами, выделявшимися на фоне более темных окружающих построек, с резными арками, расписанными серебром и бирюзой.
Когда они приблизились к главным внешним воротам дома клана, у Серегила возникло ощущение, что вся его родня собралась тут, чтобы встретить их. Муж Адзриэли — Сабан, высоченный и с гордой осанкой был впереди всех, а рядом с ним — ещё один высокий мужчина, при взгляде на которого у Серегила быстрее заколотилось сердце и защипало в глазах.
Адзриель, блестя глазами и залившись румянцем, отвесила мужу поклон.
— И помни, тебе следует называть его Сабаном, а не официальным именем или «господином», как ты делал в Сарикали, — услышал за спиной Серегил голос Мидри, поучающей Алека. — Вы с ним — одна семья.
— Представляю, сестрица, как он был рад, когда я снова сорвал тебя из дому, — проговорил Серегил, обращаясь к Адзриели, и добавил с кривой усмешкой: — Разве только вы успели достаточно осточертеть друг другу.
— Я ещё не разучилась обламывать хлыст о спину, Хаба, — ответила та, удостоив его лишь косым взглядом.
Микам от души рассмеялся. Серегил всё-таки покраснел, но всё же его сердце снова радостно забилось. Алек, не удержавшись, хохотнул и прошептал:
— Прости, я просто представил, как она гоняет хлыстом Кота из Римини.
— Да я могу пересчитать по пальцам одной руки, когда ей это удавалось, — с улыбкой парировал Серегил.
Адзриель расхохоталась.
— Всегда говорила, что пороть тебя следует чаще.
— Возможно ты и права.
Он был весьма удивлен, что все его старинные приятели и родня сгрудились возле его лошади, стоило ему появиться из ворот. И как он и ожидал, среди них не было обеих его сестер. Однако тут был его дядя, и Акайен улыбнулся и поклонился ему так, словно его отсутствие длилось не дольше недели. Акайен не слишком-то изменился. Он был высок и смугл, как и отец Серегила, однако улыбка и теплота неизменно лучились в его серых глазах, что так редко удавалось увидеть у Корита-и-Солуна.