Белая ель
Шрифт:
Сын Матяша по праву считался отважным, но сейчас ему стало жутко. Лес стоял стеной, небо темнело, только на западе багровела закатная стена. Куда его занесло, Миклош не знал, а когда теряешь дорогу в дурном месте, доверься коню. Витязь отпустил поводья. Вороной всхрапнул, свернул с тропы и, увязая в рыхлом снегу, бросился прочь от ощетинившегося сучьями бревна и страшного следа.
Погони Миклош не боялся, у него еще есть час, а, может, и два. Нечисть боится закатной бездны сильней ночной тьмы и дневного света, но рябиновый час короток, и после него нет человеку защитника, кроме себя самого. Поддашься
Песня рвалась сквозь сгущающиеся тени, разгоняя страх и одиночество. Замученный жеребец, и тот вскинул голову и радостно и звонко заржал, и ему ответили другие кони. Выбрался! Вечные Охотнички, выбрался!
Барболка смотрела на Миклоша Мекчеи и не верила своим глазам. Сын господаря Матяша уехал в полдень с женой, сыном и немалым отрядом, а вернулся один-одинешенек. Конь заморен, сам без плаща, и лицо какое-то странное.
— Кто здесь? — хрипло спросил Пал.
— Я, дядько, — пробормотал Миклош, глядя на Барболку, — заблудился…
— Поезжай вперед, птиченька, — бросил Пал, и Барболка тронула поводья. Недавняя радость сложила крылья, отчего-то стало страшно. Женщина глянула в догорающее небо. Как они задержались там, у ели. И ожерелье она оставить забыла. Барболка тронула теплый жемчуг, стало немного легче. Почему вернулся Миклош? Почему ее отослали? Она не Аполка, всякое повидала.
— Барболка! — крикнул Пал, — поворачивай! Скачи к ели, нас не жди.
Назад, почему? Звездочка уже повернула, помчалась голова в голову с конем Пала. Вороному Миклоша было не угнаться за свежими лошадьми и муж придержал Кремня. Ему, значит, можно! Барболка натянула повод, переводя кобылку в легкий галоп.
— Барболка, вперед!
— Нет, — дерзко выкрикнула господарка-пасечница, — взял за себя, так не гони.
Пал не ответил. Значит, услышал.
Конские копыта ломали ночную тишину, словно весенний лед, справа выплыл из-за иззубренной еловой стены умирающий месяц, полетел рядом с всадниками. Дурная примета. Как долго они скачут, целую вечность, но вот и поляна. Туманная дымка над неугомонным ручьем, светлые камни, черной дерево рвется в небо диковинной башней.
Пал останавливает Кремня, прыгает на землю.
— Отпустите коней.
Барболка зацепила поводья за седельную луку. Звездочка потянулась к хозяйке мордой, и вдруг вскинула голову, захрапела от ужаса и бросилась к ручью. Кремень и вороной Миклоша кинулись следом и замерли посреди текущей воды.
— Где они?
— В ручье.
— Они знают, что делают. Барболка,
Лошадиный камень? Ах, да… Сильные руки подхватывают женщину, ставят на валун среди ручья. Тот самый! Миклош помогает Палу забраться на соседний камень, ржут и жмутся друг к другу забившиеся в воду кони. Охотнички Боговы, Магна! С ребенком, Опять за свое взялась!
— Миклош, — кричит мельничиха, — где ты, Миклош? Почему ты меня убил? Почему забрал золото? Почему отпустил помощничков? Теперь тебе на меня работать не переработать…
— Миклош, — зовет Аполка, — где ты, Миклош? Почему все время уходишь?
— Миклош, — отец в иссеченном гайифскими саблями доспехе зажимает рану рукой, — где ты, Миклош?
— Миклош, — Янчи со связанными руками опускается на колени, на щеке — рабское клеймо, где ты, Миклош?
— Миклош, — Барболка тянет к нему обнаженные руки, — где ты, Миклош?
Барболка?! Но вот же она! Рассыпаются, стекают с трех лиц родные черты, три Аполки стоят и смеются, четвертая поднимает над головой белый сверток, — Возьми сына, Миклош, мне тяжело его держать, я его сейчас уроню…
Весь мир заполняет отчаянный плач. Это не морок. Все, что угодно, только не это!
— Нет! — вскакивает Миклош, — не смей!
— Я тебя вижу, — кричит первая Аполка,
— Поцелуй меня, улыбается другая, сбрасывая с плеч сорочку,
— Накорми меня, — просит третья,
— Иди ко мне, — обещает четвертая, — иди я отдам тебе сына.
— Будь ты проклята, ведьма!
— Ты сам себя проклял!
— Ты меня обманул
— Ты меня не любишь…
— Твоя клятва на твоей шее, твой грех на твоем сыне.
— Иди ко мне, Миклош… Ты — мой, сын — твой. Отдай себя, возьми его. Смотри, вот он, вот!
— Будь по-твоему, гадина!
— Стой! — хватка у Сакацкого господаря была железной, — не ходи… Себя погубишь, сына не спасешь.
— Пал, я должен!
— Нет!
Это сын Миклоша! Заступнички-мученички, это сын Миклоша!
Пал держал Миклоша за руки, хрипели, роняя клочья пены, ошалевшие от ужаса кони, а на краю поляны смеялась, трясла белым свертком Магна Надь, поправлял шляпу Ферек, супил брови папаша да крутила хвостом довольная Жужа. Отец, бывший жених, убитая ведьма, собака… Они знали Барболку Чекеи и пришли за ней. Охотнички Боговы, почему за нее должны платить Миклош, Аполка, их ребенок? Она сама за себя ответит!
Барболка передернула плечами и перекинула косы на грудь. Жить хотелось отчаянно, до крика, но ничего не поделаешь, сама во всем виновата. Взяла браслет из дури да корысти, отдавай теперь руку с головой.
Жужа шагнула вперед, из открытой пасти высунулся язык, словно в жару, Ферек поправил жилетку, Гашпар Чекеи ругнулся и поскреб голову, будто со сна, Магна улыбнулась, еще выше подняв ребенка. Заступнички-мученички, она всегда всех ненавидела, такие только и умеют, что злобствовать да завидовать. Их хоть в золоте купай, хоть на облако посади, все одно ядом изойдут, и все вокруг потравят.