Белая колоннада
Шрифт:
— Ах, это ты, Катюша… ох, как они меня насмешили! — заговорила тетушка оживленно. — Ты послушай, что говорит эта сумасшедшая девочка! Petites femmes! Понимаешь, petites femmes [10] !
— Да в чем у вас дело?
— Екатерина Антоновна, милая, меня Ренан со смеху уморил! — кричала с дивана Таля. — Я никогда так над Джером-Джеромом не хохотала!
— Ах, крокодил, крокодил! — старается перекричать ее Васька.
Накатова зажала уши.
— Уймите его, Талечка, уймите! — кричит тетушка, махая руками. Таля
10
Женушки (фр.).
— Оппопонакс! — и замолкает.
— Видишь, Катенька, — оживленно говорит тетушка, — мы читали с ней Ренана. Ну… ну, дошли мы до молитвы в саду Гефсиманском, а эта шальная девочка так и прыснула со смеху. В ладоши хлопает. «В чем дело?» — спрашиваю, а она кричит: «Все ждала, когда француз до petites femmes договорится! Вот и договорился! Одолжил, действительно. Не Христос смотрит на Иерусалим, а сам г-н Ренан с Монмартра на Париж!» — и со смеху на диван повалилась, а Васька испугался, проснулся, крылья расставил и говорит: «Вот и скандал». Просто потеха! Да ты садись, милая, как хорошо, что ты сегодня приехала. Погода-то какая чудесная!
— Значит, вы теперь выезжаете, тетя?
— Да что поделаешь, вот этот бесенок меня на выставку таскал! — указала она на Талю, которая, высвободив Ваську из-под шали, утешала его кусочком сахара.
— Вот спасибо Тале, что она вас оживляет, — сказала Накатова. — Только смотрите, не смешите тетушку — у нее слабое сердце, и ей вредно так хохотать.
— Ах, какая же вы, Софья Ивановна, отчего вы этого мне не сказали, когда я вас к Анисимовым в пятый этаж таскала? — с упреком воскликнула Таля.
— К каким Анисимовым? — удивилась Накатова.
— Так, Киттенька… Тут одно семейство бедное… ужасно бедное, вот Таля мне рассказала… Да это пустяки. Ну, как ты поживаешь?
— Тетя, я не одна, — вдруг вспомнила Накатова, — со мной Николай Платонович. Можно ему войти?
Чай пили в столовой, Таля хозяйничала, и опять Накатовой казалось, что это ее дочка, милая, веселая девочка, болтающая всякий вздор.
Ей приятно было видеть оживленное лицо тетушки.
— Знаешь, Киттенька, — жалобно заговорила тетушка, — вот прошу Талю ехать со мной на дачу, а она упирается. Что же это будет, если я останусь одна?
— А что моя мама скажет, как я домой не приеду? — спросила Таля, покачав головой.
— У вашей мамы вон сколько детей, неужели она мне хоть одну не может уступить? Я всегда одна…
— Помните, Таля, вы мне когда-то говорили, что вы считаете справедливым быть там, где вы нужнее, — оживленно заговорила Накатова. — Вы можете съездить домой и, повидавшись с родными, вернуться.
— Не бросайте меня, Талечка, как же я без вас… — сказала Софья Ивановна растерянно.
Таля вдруг бурно сорвалась с места и, подбежав к Софье Ивановне, обняла ее.
— Я вижу, Наталья Алексеевна вас полюбила больше родной матери и, конечно, уже не расстанется с вами, — насмешливо сказал Лопатов.
—
— Великолепно!
— Что такое, Николенька? — спросила удивленно Накатова, словно разбуженная этим восклицанием Николая Платоновича.
Автомобиль мерно покачивался, и ей приятно было уноситься в этом мерном движении с ним, с любимым. Она закрыла глаза и, прижавшись к нему, забыла все на свете. Весь мир, все люди казались ей такими далекими и ненужными. Пусть они там копошатся где-то, она была одна с ним, а за окном автомобиля не было ничего, да, ничего: там плыли какие-то ненужные люди-тени, может быть, попадая под колеса автомобиля, под колеса колесницы, везущей ее любовь. Да разве существует что-нибудь на свете, кроме ее любви!
Восклицание и резкое движение Лопатова словно пробуждают ее от чудного сна.
— Я восхищаюсь вашей протеже! Мне сначала она казалась дурочкой, а теперь я вижу, что она умница и большая шельма.
— Что вы говорите, Николенька?
— Ах, Китти, Китти, до чего вы наивны! Неужели вы не понимаете эту особу? Разве вы не видите, как она втерлась к вашей тетушке? Если это будет продолжаться, она окажется ее наследницей.
— Что вы, Николенька? Она? Эта наивная Таля? Нет, я слишком хорошо ее знаю, знаю, что она не умеет притворяться.
— Давно вы ее знаете? Всего каких-нибудь три месяца! Разве можно верить, что молоденькая девушка с удовольствием сидит с этой больной старушонкой! Это ловкая авантюристка и больше ничего! — раздраженно крикнул Лопатов.
Екатерина Антоновна смотрела на него с удивлением. Она никогда не видала его таким раздраженным, и ей бросились в глаза неприятные складки вокруг его румяных губ.
— Я не знаю, Николенька, — заговорила она, — почему вам пришло в голову. Ну допустите даже, что Таля притворяется, что она делает все с корыстной целью, но я вижу, что тетушка ожила, тетушка поздоровела и, видимо, счастлива. Она всегда была добра и сердечна, но ей как-то не приходило в голову кому-нибудь помочь, выручить кого-нибудь. Посмотрите, с каким удовольствием она теперь занялась всеми этими бедными курсистками, с которыми свела ее Таля. Что же тут дурного?
— А не приходит вам в голову, что эта барышня со своими бедными курсистками оберут вашу тетушку? Вы обратили внимание на этот рассказ, где тетушка будто бы обязана каким-то «воскресением» этой merveille [11] . Смотрите, Китти, чтобы дом и дачи тетушки не перешли в руки этой проходимки. Я даже подозреваю, что ваш кузен Жорж за одно с нею, это, наверно, одна шайка! Что это он вдруг раскаялся? Всегда шлялся по кабакам… и по…
У Николая Платоновича вырвалось площадное слово, от которого Накатову передернуло, но он этого не заметил и продолжал все так же взволнованно:
11
Прелесть, прелестная особа (фр.).