Я вышел на кухню через другую дверь (у меня две двери в комнате), избегая проходить мимо входной, хотя уже отчетливо понимал, что они конечно же уже ушли и что если и явятся еще, то конечно же не сегодня.
На
столе стояла белая чашка с остатками кофе и сахарница с медным ободком. Я вылил в раковину и смыл остатки «Якобс» горячей водой. Вдруг я понял, что беспокоиться нечего, ведь если бы они хотели меня убить, эти Бычковы, то они бы меня уже убили, и потом, они бы не здоровались, конечно, со мной у метро, и, позвонив в дверь, они бы не разговаривали со мной так долго и не церемонились. Но что, что им было надо? Ведь в этом было что-то дикое, что-то совсем иное. «Господи, – подумал я. – Вдруг я и в самом деле сошел с ума?! Сошел с ума, а сам об этом и не знаю, ведь теперь все другое. То, другое, чего мы, быть может, сами не отдавая себе отчета, ищем всю свою жизнь».
Больше я в тот день не мог делать ничего. Я включил видеоплеер и стал смотреть какой-то фильм, кажется, это был Висконти, с ужасом я наблюдал сам за собой, что я по-прежнему все понимаю, как и прежде, вот она в церкви, а он положил ребенка
на подоконник, чтобы его, ребенка, остудить, чтобы он, ребенок, умер, потому что ребенок не его, а он сам любит, безумно любит эту женщину. Единственное, пожалуй, что я тогда, глядя в этот фильм, отметил в себе нового, это то, что я теперь слежу только за интригой, спокойно наблюдаю за судьбой героев, тогда как раньше (а я смотрел этот фильм и раньше, ведь он же на кассете и ее можно поставить, когда захочешь) больше рассматривал интерьеры. Я вдруг словно увидел какую-то белую линию, и эта линия была как фильм или, быть может, и просто фильм. А интерьеры сами по себе. Но это не имело никакого отношения к изображению на экране и к тому, что говорили герои. Это происходило как бы во мне.
В тот вечер я лег спать рано. Я был уверен, что вскоре снова увижу тех людей. Единственное, что я помню, когда засыпал, это какие-то картинки, на которых эти люди в этих белых грязных куртках куда-то бегут.
Но больше этих людей я не встречал и не видел никогда. И никто из тех, с кем происходило нечто подобное, тоже никогда в своей жизни их больше не видел.