Белая Невеста

Федоров Владимир

А я все плыву, плыву. Вишни прямо над водой на могилах цветут. И осыпаются. Ветер студеный подул. Ой, люди-человеки! Цепляюсь за коряги — не выберусь. Плыву…

20. Цвели розы

И приплыл я в белую палату. Почти такую же, как у нас на Белогорщине. Только там из окна видны высоченные сосны прямо на мелу, а тут — узорчатый «Золотой якорь» на волнах.

Не забуду первой ночи в палате. Душно. Не спалось. Даже ворочаться было трудно. Хорошо еще, живая

морская вода ссадины мои подживила.

Под раскрытым окошком кусты роз так пахнут, что можно задохнуться. Видно, только распустились… Рядом то баян затоскует, то какой-нибудь самодельный тенор зальется под переборы гитары:

Приходила дамочка В беленькой панамочке, В платье сногсшибательный проем…

Потом все стихло. Курортный режим! Только цикады верещат да море вздыхает. Нина, где ты?..

В «Золотом якоре» завлекательная княжеская реклама погасла. Темень.

Рядом со мной на койках мои еще неизвестные соседи сладко похрапывают: кто тихонько, кто с соловьиным присвистом.

Одному мне не спится. Слышу, как раскрытая рама от свежего морского ветерка поскрипывает. Да от дурманных роз нет никакого спасения. Натянешь на голову казенное одеяло, а оно само сползает. Эх, неприкаянная твоя душа!

И вдруг слышу знакомую, неотвязную музыку:

«Д-з-з!.. Д-з-з!..»

А! Добро пожаловать, заморские комарики! Ешьте меня, ненаглядные! Ешьте! Видно, давненько не было на вас норд-оста?

А под самым ухом:

«Д-з-з!.. Д-з-з!..»

Потом как-то сразу посветлело. В чем дело? Не пойму. Гляжу: на моей подушке красные пятна пляшут. Может, и вправду я на голову захромал?

Глядь — вся палата красная: подушки, одеяла, стены. А за окошком шум, беготня, крики:

— Горим!..

Кто горит? Мы? Хочу подняться — не могу. А за окошком:

— Включайте фонтан! Он же противопожарный! Включайте!

— Движок не работает!..

Проснулись больные. Кто мог ходить, сбились у окошка.

А я на койке ерзаю. Слышу: завыла машина. Пожарники!

— Тушат? — спрашиваю у тех, кто у окошка.

— Стараются!

А «Золотой якорь» горит как свеча. Газету в палате читать можно.

И вдруг среди других голосов отчетливо слышу приятный голосок белоневестинской мадонны:

— Он поджег! Он! Сам грозился! У меня на пленке записано. Парадокс! И откуда берутся такие в наше время? Поджег, сел на мой «Запорожец» — ищи ветра в поле!..

Под окном и в палате так загудели, что у меня по спине холодные мурашки пробежали. Не от страха, нет. От обиды.

— Не верьте! — кричу. — Я тут! Как же я мог поджечь, если подняться не могу? А ее «Запорожец» в море купается. В соленой воде следы от ее шоколадных ручек отмывает. Ой, люди-человеки! Милиция

разберется, кто поджег.

21. Отец-герой

Не покрыл ночной пожар солидной недостачи у моей ослепительной хозяйки. Видать, не солнце, не море, даже не мужчин, включая Пеку, любила Раиса Павловна больше всего на свете, а аккуратную фигурку на круглой резиновой подкладке. И затейливую надпись на ней: «Золотой якорь».

Говорят, когда отобрали у белоневестинской мадонны печать, крупные слезы покатились из ее болотных глаз.

Все движимое и недвижимое имущество Раисы Павловны Зыбиной, в том числе и помятый, с зеленой бородой «Запорожец», что водолазы со дна морского достали, — все милиция конфисковала.

Только не было среди конвоя Раисы Павловны гражданина Милованова. На этот раз не спас утопающую.

Защищать себя Зыбина наняла солидного столичного адвоката, отдыхавшего в Белой Невесте. Видно, мадонна не теряет надежды. Раиса Павловна, где вы теперь?..

Да! Князь Белоневестинский потряс весь кургородок. Прибегает в родильный дом, почесал свой сверкающий пятачок на макушке и тихонечко спрашивает пожилую сестру:

— Что там? Девочка? Мальчик?

А та хитровато щурится:

— И мальчик, и девочка, и еще мальчик!..

Кон Белон попятился:

— А вы, собственно, не спутали?

Словом, гений родил тройню. Конечно не сам. Лилия с удивленными глазами. Говорят, звала его на Белогорщину. А свободный художник и думал и не думал с ней расписываться.

Приглашает молодого отца к себе председатель райсовета Надежда Тихоновна Былинкина.

Входит наш гений к ней в кабинет и со страху ног под собой не чует. Вроде он сам по себе, а они сами по себе. И как, мол, посмели вмешиваться в его интимную жизнь?

А седая Надежда Тихоновна идет ему навстречу, улыбается. В руке огромный букет дурманных белоневестинских роз.

— Поздравляю, Константин Сергеич! Поздравляю! Сразу тройню! Да вы у нас отец-герой. И как самочувствие ваших трех богатырей?

Стоит с огромным букетом Константин Сергеич, сутулится. Брови и так, что запятые навыворот, кверху загнуты. А тут вообще в вопросительные знаки изогнулись.

— Самочувствие прекрасное… — бормочет.

— А как вы решили их назвать?

Тут чуть приободрился наш гений:

— Лилия решила по-космически: Андриан, Валентина и, конечно, Константин. Я, собственно, не против…

— А что-то вы сутулитесь, Константин Сергеич?

— Грузил ставриду… понимаете… семья…

— Понимаю. Временные трудности? Сама из рыбачек. Вот и кончилась затянувшаяся холостяцкая жизнь, товарищ Белоневестинский. Поздравляю! От души поздравляю. И вам хорошо, и кургородку спокойнее. Избегайте, так сказать, в жизни и в творчестве пятеи!..

Голова свободного художника учтиво склонилась.