Белая сирень
Шрифт:
Его руки протягиваются к девушке, длинные худые пальцы цепко ухватывают шаль, спущенную с плеч.
Марина. Сергей Васильевич, миленький, да что с вами?
Рахманинов. Я знал, что ты придешь. Все ложь, все не нужно, есть ты и я.
С силой, неожиданной в больном человеке, он притягивает ее к себе. Глаза остаются закрытыми.
Марина (растерянно). Сергей Васильевич, это ж я, Марина… Это не она.
Рахманинов.
Его руки смыкаются вокруг ее стана, и она оказывается на постели рядом с ним. Он целует ее самозабвенно, и она, едва ли сознавая, что делает, отвечает ему, гладит его влажные спутанные волосы.
Марина смотрит сверху на Рахманинова, который уже достиг двери. Сейчас он скроется. Рахманинов поднимает голову. Их взгляды встречаются.
Пустынная, едва освещенная платформа. Ночной экспресс. «Москва — Петроград». Рахманиновы идут вдоль состава. Близ вагона Рахманиновых нагоняет Соня: маленькая, словно усохшая.
Софья. Думала, не успею. Трамваи не ходят, на каждом шагу патрули. Ну, здравствуйте и прощайте. Бог даст, свидимся.
Она целует племянниц, обнимает сестру, но прощаются они всепонимающими глазами. Наталья и девочки садятся в поезд. Соня берет в обе руки голову Рахманинова и долго смотрит на него.
Софья. Прощай, Сережа… Радость моя, прощай, моя жизнь.
Рахманинов. Перестань. Что ты — как над покойником?
Софья. Господь с тобой! Живи вечно…
Звучит вокзальный колокол. Рахманинов становится на подножку. Поезд трогается. Соня идет за вагоном. Она видит приникшие к окошку родные лица. Девочки расплющили носы о стекло. Угрюм татарский лик Рахманинова. Поезд прибавляет ходу. Соня идет все быстрее и быстрее и останавливается у обрыва платформы.
Раздавив профиль о стекло, Рахманинов ловит все уменьшающуюся фигурку Сони.
Перед домом Рахманинова несут свою службу члены домовой самообороны: знакомый нам человек с бантом. Из кабины проходящего мимо дома грузовика соскакивает Иван. Идет к подъезду.
Человек с бантом. Вы к кому, товарищ?
Иван (смерив его взглядом). А тебе
Человек с бантом. Да никакого. Сторожи, не сторожи — один черт. У жены шубу сперли, а сегодня самовар. Сами охраняльщики и крадут. Так что заходи, дорогой товарищ комиссар, грабь награбленное.
Он поправляет свой красный бант и спокойно продолжает неторопливый дозорный путь. Иван оторопело глядит на странного часового и заходит в подъезд.
Дверной колокольчик беспрерывно дергается, звенит. Марина отпирает дверь. На пороге Иван.
Марина. Сказился? Или по нужде невтерпеж?
Иван. Пусть чувствуют, кто пришел.
Он хочет обнять Марину, та отстраняется.
Марина. Зря старался. Я одна.
Иван. А куда же они подевались?
Марина. На гастроли уехали. В Швецию.
Иван. К буржуям?.. Бежали, значит. Как крысы с тонущего корабля. Только наш корабль не тонет. Нет, это ихний ко дну пошел.
Марина. Ладно врать-то. Не на сходке.
Иван. Опять ты за них заступаешься?
Марина. Поехал человек с концертами. Что ему тут с голоду помирать?
Иван. Как народ, так и он… Чем он лучше?
Они проходят на кухню.
Марина. Он — Рахманинов… Таких, как мы, — тринадцать на дюжину, а таких, как он…
Иван (с хохотом)… И одного нет!
Марина (сердито). Выматывай! А то дежурных позову.
Иван. Энтих, что ли? (Кивает на окно.) Валяй. Они у меня живо назад в мамку запросятся.
Марина. Ох, грубило!.. (Марина качает головой.) Ладно, герой, жрать хочешь?
Иван улыбается, скидывает свою потертую кожанку, садится верхом на стул и начинает сворачивать козью ножку.
Иван. Люблю тебя очень… Тоскую. Всю жизнь по тебе тоскую. А все из-за этих… Заели они твой век.
Марина. Опять за свое!.. Не в них дело, а во мне. Картошек сварить?
Иван. И поджарить можно. Я сальца принес. (Он достает из кармана кусочек сальца в газетной бумажке и хлебную пайку.) Давай старое не поминать. Теперь ты вольная птица. Так что собирайся и — айда.
Марина (собирая на стол). Это куда же?
Иван. Домой. В Ивановку. Посылают на родину, революцию доделывать.
Марина. А я-то при чем?