Белая сирень
Шрифт:
Журн. А разве Америка не стала для вас второй Родиной?
Рахм. Я благодарен Америке за приют, но второй Родины не бывает, как и второй матери. Приемная мать никогда не станет той, что дала тебе жизнь. Я русский композитор — и моя Родина наложила отпечаток на мой характер. Моя музыка — это плод моего характера, и поэтому это русская музыка.
Журн. А как же мистер Стравинский? Он плодовит!
Рахм. Возможно! Для атональной музыки не нужна мать Родина.
Журн. Вас обвиняют в огульном отрицании атональной музыки.
Рахм. Просто она мне ничего не говорит. Это музыка без сердца. Я не верю, что она выйдет когда-нибудь за пределы университетских кругов. Отсталость! Возможно! Что ж, я принимаю этот упрек.
Журн. Несколько слов о вашем новом произведении?
Рахм. Мне думается, я сказал в нем, что хотел.
Журн. А корни? Или это бескорневое растение?
Рахм. Корни проросли из моего обострившегося чувства России. Из страха за нее.
Журн. Но похоже, ей ничто не грозит. Мистер Сталин ловко увильнул от войны.
Рахм. Не уверен! У меня другое предчувствие!
Свет гаснет. С диким воем проносятся немецкие самолеты. Рахманинов прикрыл глаза, поднял руки к ушам. В зловещей тишине Рахманинову слышатся вещие слова Федора Шаляпина: «Они выиграют все сражения, кроме последнего… Их разгромят, но это обойдется в миллионы человеческих жизней!» Видение исчезает… Перед Рахманиновым — удивленное лицо корреспондента.
Журн. Что с вами? Вы как будто заглянули в ад!
Рахм. Похоже на то…
Журн. Не буду назойлив. Мне нужно несколько конкретных слов. Наши читатели так мало понимают в музыке, как и посетители концертов. Итак — движение музыки?
Рахм. Пастушьи наигрыши и мелодия простой русской песни в первой части, через вальс теней во второй к данс-макабр — пляске смерти в третьей.
Журн. Не слишком оптимистично. А вывод?
Рахм. Вечен человек, вечна музыка… Больше я ничего не могу сказать!
Журналист раскланивается и уходит. Входит расстроенная Наталья Александровна.
Рахм. Что с тобой?
Наташа. Гитлер напал на Советский Союз.
Наступила пауза. Не сказав ни слова, Рахманинов медленно удаляется.
Наташа. Сережа! (Ответа нет.) Сережа, нельзя же так! (Молчание.) Сережа, хоть откликнись! (Ответа не последовало.)
Свет медленно гаснет. Полная тишина. Наталья Александровна включает радио, устраивается калачиком в кресле.
Голос по радио. Опасность, угрожающая России, — это опасность, грозящая Англии, Соединенным Штатам; точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара!..
Из кабинета Рахманинова зазвучала мощная трагическая музыка — Четвертый концерт. Он насыщен борьбой светлого начала с темными силами.
Ведущий (на фоне музыки). Сводки Советского Информбюро говорили о тяжелых боях и отходе на новые — заранее подготовленные позиции. Складывалась удручающая картина тотального отступления. Рахманинов как бы сам брел вместе с солдатами горькими дорогами отступлений, пил молоко и воду из рук деревенских женщин. Тянуло дымом от спаленных дотлевающих деревень. Горела Россия… Рахманинов понимал: фашистов задерживают человечьей плотью против железа. Было мучительно думать об этом, но он верил, что Русь выстоит и на этот раз. А между тем война уходила все дальше и дальше в глубь России.
На заднем фоне — черные тучи, на которых едва заметно вырисовывается фашистская свастика. Тучи медленно заволакивают чистое золотисто-голубое небо. Красные знамена исчезают, уступая место черным тучам и дыму. По заднему плану движутся едва различимые тени танка и самолета.
Музыка кончается. Свет гаснет.
Рахманинов у карты Советского Союза. Прикрепляет флажок к линии, ведущей к Сталинграду. Входит импресарио — видный, вальяжный человек.
Импр. Прошу извинить мое внезапное вторжение. Я растерян!.. Ваше требование так неожиданно, так, простите, неразумно и не соответствует нашей деловой серьезности!..
Рахм. Мое требование категорично! Отныне все сборы от концертов будут поступать в фонд помощи Красной Армии. И я хочу, чтобы об этом было объявлено в газетах, афишах и программках. Иначе отказываюсь играть!
Импр. Это невозможно. Вы не представляете, какую неустойку…
Рахм. Я уже подсчитал! Уплачу! Найду другую контору! И буду играть для Красной Армии!
Импр. Послушайте, мистер Рахманинов, ваш благородный жест не поймут. Скажут, что вы заискиваете перед большевиками.
Рахм. А разве большевистская Россия не союзница Америки в этой войне?
Импр. О Господи!.. Но интересы разные. Америка воюет, как бы не воюя. Обыватель знает о Пёрл-Харборе… Но он думает, что Сталинград где-то в Африке.