Белая сирень
Шрифт:
— Нет, — задумчиво отозвался врач. — Это не трусость. Что-то другое… Совсем другое…
Тут веревка задергалась и натянулась струной. Врач не договорил…
…Сидящая в карете за караулкой дама в черном отвернулась от окошка, из которого наблюдала казнь, поднесла к глазам медальон, поцеловала его и, вглядываясь в дорогие черты узкого аристократического лица, сказала с невыразимой нежностью:
— Вот и все! Ты доволен, любовь моя?..
Мартин
К перрону Дрезденского вокзала подходит поезд. Из спального вагона прямого сообщения (на запыленной табличке значится: «МОСКВА — ДРЕЗДЕН») выходит очень старый, но бодрый и крепкий человек с большой, хорошей лепки головой, вокруг которой светлым нимбом реют легкие седые волосы. Он элегантен в своем сером твидовом костюме и белой крахмальной рубашке с черной бабочкой. Это всемирно прославленный писатель Мартин Андерсен-Нексе.
Проводник ставит на платформу его небольшой саквояж. И тут же к нему кидаются высокая стройная женщина средних лет и девушка лет двадцати пяти.
— Здравствуй, Иоганна, жена моя! — скрывая в шутливо-торжественном тоне растроганную нежность, приветствует Нексе жену. — Здравствуй, Дитте — дитя человеческое! — обнимает он свою младшую дочь.
Деликатно уступив близким право первого приветствия, к Нексе порывисто шагнул пожилой, очень высокий и худой человек с поэтической гривой волос, — назовем его Гуго, — немецкий писатель, друг Нексе.
— Здравствуй, Мартин, старый боевой конь!
— Здравствуй, Гуго! Рад тебя видеть.
Гуго подхватил саквояж Мартина, и все трое направились к машине.
— Ты хорошо съездил? — тревожно спросила Иоганна — Как ты себя чувствуешь?
— Как утес!.. А мои розы?
— Благоухают на весь квартал.
Они усаживаются в машину и трогаются.
— Ты отлично выглядишь! — заметил Гуго.
— Спасибо. И все же я не тот. Мне трудно выдержать целое заседание. Клонит в сон.
— Я всегда спал на уроках, лекциях и собраниях…
— Ты — другое дело. Ленивый, беспечный поэт. А я воспитан президиумами. Что ни говори, Гуго, а старость есть старость.
— Не возводи на себя напраслину, отец! — возмутилась Иоганна.
— А кто сказал, что во мне нет былого энтузиазма? — лукаво спросил Нексе.
— Мартин! — вспыхнула Иоганна и показала глазами на Дитте.
— А как ваш Комитет? — спросил Гуго. — Будет новая война?
— Не допустим! — решительно отрубил Нексе. — Мы будем так драться за мир! — И он потряс большим крепким кулаком.
— Ого! Борцы за мир настроены по-боевому! — улыбнулся Гуго. — Кого ты видел?
— Всех старых товарищей: Эренбурга, Фадеева, Полевого. Тебе кланяются, а Иоганну,
Машина достигла старого центра Дрездена и пошла мимо великолепных барочных зданий, зверски разрушенных в самом конце войны бессмысленной, лишенной каких-либо военных целей американской бомбардировкой: Цвингера, Оперного театра, Кафедрального собора… Восстановительные работы коснулись пока что лишь знаменитой галереи, все остальное лежит в развалинах, и эти черные горестно-прекрасные руины кажутся грозным памятником войне.
Машина свернула и стала забирать на крутизну отстроенной окраины. Вскоре она остановилась у небольшого, под черепицей домика, заросшего плющом. От калитки к дверям ведет песчаная дорожка, обсаженная кустами чайных, красных и белых роз.
Дитте первой выскочила из машины, схватила тяжелый отцовский саквояж и потащила к дому. Гуго кинулся к ней, чтобы отнять саквояж, а Иоганна замешкалась, поскольку муж вроде бы не собирался идти в дом. Что-то привлекало его внимание. Но вокруг не было ничего примечательного, если не считать старого дворника, подбиравшего в совок всякий сор.
Впрочем, дворник был по-своему примечателен: хоть и согнутый возрастом и недугами, он все равно был огромен, с непропорционально маленькой головой под синей форменной фуражкой. Свою работу он выполнял с обычной для немцев добросовестностью, но и с очевидной неохотой, даже отвращением. Он был некогда тучным человеком, но обхудал, и лишняя кожа висела на нем слоновьими складками. Все же трудно было предположить, что этот печальный монстр привлек внимание ее мужа.
— Мартин! — позвала Иоганна.
— Иди… Я сейчас, — рассеянно отозвался Нексе.
Иоганна знала, что с мужем лучше не спорить, и подчинилась.
Нексе достал сигару, откусил кончик, сплюнул, закурил и медленно двинулся к дворнику.
— Наконец-то вы приносите хоть какую-то пользу своему народу, Майер, — сказал он насмешливо.
Дворник тяжело обернулся. В его белых от дурной и тяжелой старости глазах постепенно затеплилось узнавание.
— Нексе?.. — сказал он неуверенно. — Что вы тут делаете?
— Я переехал в Дрезден вскоре после войны. А вот вас что-то давненько не было видно. — В голосе — веселая ирония.
— Ваши друзья кинули меня в тюрьму, — глухо проговорил Майер и с привычным надрывом: — За что?
— За сотрудничество с нацистами, надо полагать, — хладнокровно пояснил Нексе.
— С ними сотрудничала вся Германия, — пробормотал Майер.
— Так уж и вся? А коммунисты?
— Тогда будьте последовательны. — От злобы Майер даже как-то помолодел. — Пусть они строят коммунизм, а всех остальных — за решетку!
— Нет, мы отделяем немецкий народ от нацистов. Другое дело, те, кто, зная правду, сознательно натаскивал фашистское ярмо…