Белая смерть
Шрифт:
За спиной Мендосы появились два официанта. Почти немедленно к ним присоединился распорядитель винного погреба, мрачный старик, одетый в черное и носящий на шее цепь с подвешенным к ней ключом — знак своей должности.
— Что мы будем пить ради такого замечательного случая? — спросил Мендоса. — Шампанское? Мистер Дэйн, мистер Торнтон, вас это устроит?
Торнтон кивнул. Дэйн сказал:
— Во время нашей последней встречи, генерал, мы пили коньяк.
— Помню. И рюмка хрустнула прямо у вас в руке,
Дэйн приподнял рукав. По внутренней стороне его широкого мускулистого запястья тянулся нитевидный, едва заметный шрам.
— Как скоро затягиваются старые раны! — промолвил генерал. — Скоро у вас ничего не останется на память обо мне.
— Я всегда помню вас, — ответил Дэйн, — есть у меня шрам или нет. Люди такого калибра, как вы — редкость в этом мире.
— Вы меня ошеломили, — признался генерал. — В самом деле. Но вы всегда были щедрым человеком.
Торнтон с досадой слушал этот нескончаемый поток комплиментов. У него было ощущение, что разговор идет на языке, который он едва-едва понимает. Это действовало ему на нервы. Кажется, все здесь знают всех — кроме него самого.
— Мистер Торнтон — ваш коллега? — спросил Дэйна Мендоса.
— Можно сказать, коллега, — отозвался Дэйн.
Мендоса счел это весьма забавным. Он обратился к Торнтону:
— Вы только посмотрите на него! У нашего мистера Дэйна все — «можно сказать». Он у нас, можно сказать, неуловимый!
Торнтон вежливо улыбнулся, хотя понятия не имел, о чем говорит генерал.
— Да-да, — продолжал Мендоса, обращаясь к нему, — вам не следует обманываться на его счет. О, наш старый добрый мистер Дэйн! Больше всего на свете он любит надевать на себя этакую англосаксонскую маску — спокойствие, вежливость, осторожность. Но под этой неприметной внешностью скрывается пламенная натура, как у истинного латиноамериканца. Вы еще не заметили этого, мистер Торнтон? Вы не заметили, что мистер Дэйн выполняет свою работу — к чем бы она ни заключалась — в столь неподражаемом стиле. с присущим только ему чутьем и размахом?
— Ваш собственный стиль столь же неподражаем, генерал, — заметил Дэйн.
— Ах, — вздохнул Мендоса с наигранной печалью, — я слишком много говорю. Но чего ожидать от уже немолодого эмигранта? Чего ожидать от латиноамериканца, склонного к пространным рассуждениям? И когда ты уже не можешь много делать, остается только много говорить.
Мендоса действительно говорил много; но это многословие не меняло выражения его немигающих кошачьих глазок. Этот полнеющий человек в вечернем фраке сохранял военную выправку. У Торнтона сложилось впечатление, что Мендосе нравится болтать ерунду. Он тщательно культивировал эту клоунскую маску, так же, как Дэйн — свой образ осмотрительного человека.
После вина Мендоса попросил разрешения заказать для них ужин. Они с Дэйном
— А теперь вы в Майами, — сказал Мендоса. — Можно ли надеяться, что вы задержитесь здесь подольше?
— Зависит от обстоятельств, — ответил Дэйн. — Возможно, что дело вскоре будет завершено. Тогда я должен буду отбыть.
— Это будет печально. Я еще даже не показал вам свой дом. Это чрезвычайно уютное обиталище.
— Уверен в этом, — отозвался Дэйн. — Я хотел бы когда-нибудь взглянуть на него.
— Вам и вашему другу у меня дома всегда рады. В любое время, когда вам позволят обязанности агента ЦРУ.
— Сейчас я работаю на Департамент финансов, — поправил Дэйн.
— Конечно. Я и забыл, насколько вы непоседливы.
— В этом мы схожи.
Мендоса расхохотался.
— Я больше не непоседлив. Поверьте мне, мистер Дэйн, то, что я делал в юности, как будто бы совершал совсем другой человек. Войны и завоевания — иллюзия; куда более ценны покой и ясность. Я испросил американского гражданства.
— Знаю, — кивнул Дэйн.
— Мое единственное желание — остаться здесь и мирно заведовать этим маленьким рестораном. Непоседливость — это болезнь, которую излечивают годы.
— Я не ждал услышать подобное от вас, генерал, — сказал Дэйн. — Несколько лет назад…
— Это были тревожные времена, — поспешно прервал его Мендоса. — Я счастлив, что эти времена позади.
После трапезы Дэйн и Торнтон собрались уходить. Дэйн полез было в нагрудный карман за бумажником, но Мендоса положил ладонь на его руку.
— Нет, мистер Дэйн, оставьте это удовольствие мне.
— Благодарю вас, генерал, но я настаиваю на том, что платить должен я.
— А я отказываю, — возразил Мендоса. — Вы платили в прошлый раз. В Каракасе, помните?
Дэйн улыбнулся и кивнул.
— На этот раз удовольствие причитается мне, — сказал Мендоса.
Глава 11
— И что вы о нем думаете? — спросил Дэйн на обратном пути в отель Торнтона.
— Трудно сказать, — отозвался Торнтон, помолчав несколько секунд. — Он много говорит.
— Он нервничал.
— И он, кажется, хорошо вас знает.
— Можно сказать, что знает.
— «Можно сказать!» «Наш старый добрый мистер Дэйн!» Он на самом деле был генералом?
— О да. При Пересе Хименесе он был большим человеком в Венесуэле. Он командовал одной из немногих армий, которые не были разбиты при первом же натиске повстанцев. После того как борьба стала безнадежной, он отступил из Каракаса в Баранквилью. Это был впечатляющий маневр. Если бы у Хименеса было еще два таких генерала, он остался бы у власти.