Белая сорока
Шрифт:
— Нашел!
Все бросились к тому, кто кричал. На снегу была отчетливо видна чужая лыжня и следы палок, воткнутых в снег. Вот здесь и остановился тот, кто стрелял в Хельмига…
Пошли по этой лыжне. Впереди бежал Дружок. В конце концов лыжня вывела на лесную дорогу, по которой зимой возили дрова, и тут потерялась. От мостика шла тропка, протоптанная в снегу. Может быть, убийца снял лыжи и пошел по ней?
— Давайте вернемся, — предложил Богданов. — Нет смысла идти по тропинке, которая мимо лесного склада ведет на станцию. Ищи ветра
Собаки удивленно глядели на нас, словно недоумевая, почему мы прекратили преследование. Дружок тихо скулил, натягивая ремень.
Подошли остальные охотники. Они внимательно осмотрели роковое место, но ничего не обнаружили.
— Даже окурка не нашли, — посетовал Курилов.
— Может, еще поискать? — предложил я. — Авось появится пуговица или еще что… Вот вам прекрасная возможность проявить свои детективные способности, В самый раз…
— Смейтесь, смейтесь, — парировал Курилов. — Посмотрим, кто скажет в этой истории последнее слово.
Тем временем загонщики укладывали в сани добычу. Когда мы вернулись домой, там удивились, почему так скоро. А узнав причину, пришли в ужас.
— Недавно несчастье с отцом, сегодня — убийство, — горевала хозяйка дома. — Да что это у нас творится, господи?
Богданов послал на станцию нарочного, чтобы тот по телефону сообщил о случившемся в органы государственной безопасности. До начала следствия мы, разумеется, уехать не могли и потому послали с ним в Ленинград телеграммы, извещающие о том, что задерживаемся.
— Наша хозяйка вздыхает: несчастье с тестем и попытка убийства гостя, — сказал я. — Не обладаю особыми способностями к дедукции, но думаю, что это два исключительных события, которые…
— Не хотите ли вы сказать, что они могут быть взаимосвязаны? — прервал меня Богданов.
— Не знаю. Но в том, что между Хельмигом и кем-то из здешних жителей есть связь, не сомневаюсь…
— Какая и с кем? — раздались голоса.
— Это все пустые догадки, — бросил Курилов.
— Почему пустые? — возразил Шервиц. — Мне тоже никак не идет на ум, почему Хельмиг скрывает, что он со своим сообщником и этой лайкой бродил по здешним лесам. У него здесь обязательно должен быть знакомый, иначе бы он заблудился…
Хельми, которая до сих пор лишь слушала, вступила в разговор:
— И в самом деле странно. Такую же лайку, как Дружок, мы с Карлом видели у ленинградского вокзала. Ее тащил за собой доктор Хельмиг. Но та ли это собака-то? Ведь псы одной породы очень похожи друг на друга… Вместе с тем все обстоятельства сходятся: это именно та лайка. Но доказать очень трудно…
После таких спокойных, раздумчивых слов настала тишина. Я сидел близко у двери и услышал слабый шорох. Повернувшись, увидел, что дверь немножко приоткрыта. Встал, чтобы закрыть, — не удалось. Тогда быстро пнул ее ногой, дверь отворилась настежь, раздался сдавленный крик, я выглянул: в коридоре, скорчившись, стояла старуха, закрывшая ночью дверь.
— Что вы тут делаете? — выпалил я.
— Ни-че-го, —
— Лучше бы ты тут не стояла, тетка! — напустился я на нее, затем добавил спокойнее: — Если хотите знать, о чем мы говорим, пожалуйста, заходите в комнату. А подслушивать за дверьми нечего.
— Вот еще, что мне в комнате делать?
— То же, что и за дверями — слушать. Судя по всему, вам это интересно.
— Какое там! — тетка взмахнула руками, как бы защищаясь от кого-то, и обратилась к Богданову:
— Юрий Васильевич, прошу вас…
— Что случилось, тетя Настя? — Богданов шагнул в коридор.
— Да ничего, только вот Рудольф Рудольфович на меня нападает, — захныкала бабка.
— Не подслушивай! — подвел итог Богданов. — Иди-ка отсюда подобру-поздорову.
— Удивительная у вас домработница, — заметил я после того, как дверь закрылась.
— И не говорите, — согласилась хозяйка дома. — Любит нос совать куда не следует. Все-то ей надо знать…
— Не могу сказать, чтобы я отличался особой подозрительностью, но поведение тетки меня настораживало. Сразу вспомнилась вчерашняя ночь, когда именно она закрыла за мной дверь, а потом до полуночи следила в доме.
Задумавшись, я сидел в кресле, не вслушиваясь в разговор. Из такого состояния меня вывел Шервиц, который сказал по-немецки:
— Эта старуха принюхивается не зря…
Все обернулись, но по-немецки, кроме Шервица, говорила только Хельми. Она же из вежливости отозвалась по-русски:
— Нелепо подозревать столь старую женщину…
— Женщинам нельзя верить, даже если они старые, — обратил все в шутку Шервиц.
Я вышел из комнаты и направился в кухню. Тетя Настя возилась у плиты. Заметив меня, она помрачнела и проворчала:
— Что вам угодно?
— Да в общем-то ничего, тетя Настя. — У меня только маленький вопрос: не приходил ли кто ночью к окнам, которые выходят в сад?
Старуха открыла рот, но промолчала.
— Например, вчера, — настаивал я.
— Вчера, — повторила она.
— Да, вчера, — подчеркнул я.
— Кому тут ночью шляться… С чего это вы взяли?
— Сам не знаю, с чего, — стараясь говорить равнодушно, ответил я. — Просто ночью мне показалось, что за окном кто-то стоит.
Тетка вытаращила глаза:
— Я ничего не знаю…
— Допустим, но кто-то ведь говорил с немецким доктором. И этого вы не слышали?
— Не хватало еще мне заботы о немецком докторе или о ком-нибудь другом. Ночью я сплю. Так за день намаешься — только до кровати добраться.
— Но ведь дверь за мной закрывали вы…
— Будто я оставлю их на ночь открытыми.
— Стало быть, все-таки не спали, — не отставал я.
— Знаете что, господин хороший. Оставьте меня в покое. Не понимаю, о чем вы говорите. — Она полушутя, полусерьезно выпроводила меня из кухни и закрыла дверь. В растерянности я остановился в коридоре, прислушиваясь, как на кухне гремела посуда.