Белая стена
Шрифт:
– Пускай пойдет с другой карты. В первый раз ведь…
– Игра есть игра, – наставительно говорит Зе Ромуалдо, не понимая намерений Зе Мигела.
Зе Мигел знает, что Испанец не принимает поблажек, но потому-то и предлагает дать ему поблажку – пускай все видят, на ком лежит вина за все, что может произойти между ними обоими в любое время.
– Мне потачки не нужны, раз ход сделан – значит, сделан, – обрывает Антонио голосом, режущим, как наточенное лезвие.
– Я-то в этом ничего худого не вижу и потачкой не считаю. Мне все равно… Если проиграю ставку, не
– Сказано – нет. Дважды одно и то же не повторяю.
– Твое дело, – заключает Зе Мигел, выпуская неторопливо колечки дыма.
Его противник проиграл два очка и нервничает. Заказывает три порции пива, швыряет монету в пять эскудо на стол перед внуком Антонио Шестипалого и чехвостит старика – не сделай он такую глупость, не выложи козырный туз раньше времени, можно было бы взять Ромуалдо голыми руками. Шико Балайо, старый рыбак, не остается в долгу, отвечает едко и, пересчитав карты, отодвигает колоду: он здесь не для того, чтобы грызться с друзьями.
Болельщики тоже взбудоражены, их так и подмывает спровоцировать игроков на что-то необычное, но что именно – могут решить только Зе Мигел и Испанец, и игрокам передается возбуждение окружающих.
Зе Мигел сдает карты спокойно (он один знает, что делается у него внутри), одну за другой, веером, перевернул козырную, как только Испанец разбил колоду, уже известно, что в козырях черви, и, в то время как остальные торопливо собирают карты, каждый на свой лад, Зе Мигел отрывается от игры, чтобы стряхнуть кучку пепла с кончика сигареты, а затем снова сует ее в угол рта и пожевывает в подражание сеньору Пруденсио, у которого он подглядел эту привычку.
– Четыре пива и пять мильрейсов! – предлагает Антонио.
Зе Мигел делает вид, что не слышит или не обращает внимания, и продолжает сдавать потихоньку-полегоньку, карту одному, карту второму, не торопясь, облизывая кончик указательного пальца и потирая им о большой, а левым глазом косится в сторону Испанца, ждет от него внезапной вспышки, хотя и не знает, в чем она выразится. Три бутылки пива подвинул поближе к себе, чтобы противник не забыл о своем проигрыше раньше времени; каждое движение продумано, оно часть маневра, который Зе Мигел разрабатывает флегматично и с угрюмым видом. Антонио Испанец раздражается еще сильнее. Потирает себе щеки, дергает кепку за козырек и принимает решение:
– Играю с тобой в последний раз.
– С чего это?! Не понимаю, с чего это.
– Мое дело. С тобой больше не играю.
– Мы ведь играем для развлечения. Чтобы время скоротать…
– Ты святого из себя выведешь. Копаешься, тянешь душу.
– За нами никто не гонится, и нас никто не ждет.
– Мне такая игра не по вкусу.
– Тебе лучше знать, что тебе подходит. Не хочешь больше, ищи себе других партнеров. Партнеров всегда хватает…
Испанец уже потянулся схватить его за рукав и встряхнуть, но сдержался. Повторяет ставку:
– Пока не заглянули в карты – четыре пива и пять мильрейсов.
Прикрывает свои карты лапищей, глядит в лицо противнику и ждет. У Зе Мигела в голове мешанина
– Я с тобой говорю! – ревет Антонио.
– Ты же сказал, что со мной играть не будешь… К чему тогда объявлять ставку?
– Чтоб сквитаться!.. Кто выиграет, пускай сквитается с проигравшими.
Зе Мигел кончиками пальцев барабанит по своим картам.
– Ты сказал – восемь бутылок пива…
– Я сказал – четыре.
– Сказал – четыре, но дважды, дважды четыре – восемь, если я не разучился считать. Или не восемь?!
Антонио Испанец стискивает ему руку, перехватив ее выше локтя. Вонзает ногти в руку противника и стискивает ее. Хочет сказать что-то, но чувствует, что начнет заикаться, если раскроет рот. Зе Мигел накрывает его подрагивающую от гнева руку своей спокойной ладонью.
– Мы же друзья, черт побери! Я считаю, что мы друзья… – Он делает вид, что побаивается противника, ему нужно утихомирить его, чтобы избежать поражения на глазах у всех.
– Не нужно мне твоей дружбы, – вспыхивает Испанец.
– А я все-таки считаю, что ты мой друг, хочешь ты того или нет. Потому что если бы я думал, что мы – не друзья…
Одним прыжком Зе Мигел перескакивает через скамью; теперь он стоит посреди таверны. Между обоими противниками образуется просвет – просвет в толпе и в гуле голосов. Зе Мигел приступает к объяснению: когда нужно назвать вещи своими именами, он не колеблется:
– Если б я думал, что я тебе не друг, дело пришлось бы решать без проволочек. Я малорослый, знаю, по сравнению с тобой я малорослый, но что ты мне можешь сделать – проглотишь? Даже если проглотишь, придется тебе выпустить меня из твоей утробы на волю. А на воле я пока еще человек, черт побери!
– Хочешь, попробуем?
Зе Ромуалдо становится между ними обоими, к нему присоединяется Балайо и другие рыбаки, знающие обоих шоферов. В ярости Испанец бросается на живой барьер, отделяющий его от Зе Мигела, выкрикивает угрозы, вытаращив голубые глаза, горящие злостью, а Зе Мигел между тем из-за уха достает недокуренную сигарету, сует в рот, и пальцы у него не дрожат. Он владеет собой. В ту пору я мог лопаться от бешенства, но притворяться, что спокоен как камень. Хорошее времечко, Зе, хорошее времечко! Испанцу напоминают, что два товарища не должны ссориться из-за карт, так не годится, шесть сотен дьяволов, так не годится!
Длинный немного успокаивается; гнев его стихает.
Но он все-таки напоминает Зе Мигелу, что прошлой ночью тот чуть не сбросил его под откос, когда сделал вид, что собирается пропустить машину Испанца, а сам взял налево, и Испанец чуть не врезался в его автофургон, затормозив на полном ходу, чтобы не расплющиться у подножия Собрала.
Зе Мигел пожимает плечами.
– Померяйтесь, у кого больше силы в руке! – предлагает Зе Ромуалдо.
– Десять бутылок пива! – кричит Испанец, перекрывая общий гул. – Меряемся трижды, ставка – десять бутылок!