Белая ворона

Пашнев Эдуард Иванович

В. Г. Дресвянников размеренно ходил перед первыми рядами, туда, обратно, смотрел не на аудиторию, а в сторону дверей.

— У нас утвердилась официальная точка зрения на школьные альбомы девочек, с которой я не согласен.

— А зачем они вам? — выкрикнули из задних рядов.

— А вы «Анкеты» собираете? — спросила Светка Пономарева, и, когда критик встрепенулся и стал разыскивать взглядом, кто его спросил, она поднялась: — Знаете, у нас есть такие тетради с вопросами… с пожеланиями…

— А зачем они вам? — опять спросил тот же напористый девчоночий голос из задних рядов и раздался смех: — Нам говорят — сжечь их, и больше ничего.

— Поясню! Вероятно, я должен

пояснить? — спросил он у Анны Федоровны и Нины Алексеевны. Обе учительницы молчали, и критик еще раз спросил: — Если можно, маленький эксперимент с вопросами и ответами?..

— Да, да, пожалуйста, — сказала Нина Алексеевна, сделав жест рукой назад, в сторону зала, и глядя мимо В. Г. Дресвянникова.

— Кто вспомнит?.. Чьи стихи?.. «Я не люблю альбомов модных, их ослепительная смесь Аспазий наших благородных провозглашает только спесь. Вы, украшенные проворно Толстого кистью чудотворной иль Баратынского пером, пускай сожжет вас божий гром!»

Он еще не дочитал, как послышались выкрики: «Пушкин!», «Евгений Онегин!». Поднялась Лялька Киселева, огладив платье на себе, сказала уверенно:

— Пушкин, конечно. Из «Евгения Онегина».

— Нет!..

— Пушкин! — покраснев, нахмурив лоб, повторила Лялька. — Я могу дальше прочитать: «Когда блистательная дама мне свой in-quarto подает…» И так далее.

— Нет, не точно. Поясню…

И прежде чем пояснить, В. Г. Дресвянников с минуту молчал, загадочно улыбался, глядя в зал.

Многие сразу угадывали в строчках, которые он читал, пушкинскую руку, но никто ему ни разу не сказал, откуда они взяты: «Я не люблю альбомов модных, их ослепительная смесь Аспазий наших благородных провозглашает только спесь».

— Следующие четыре строки действительно взяты из романа «Евгений Онегин», а эти, первые, — из альбома!.. Из альбома Сленина… Из альбомной лирики! Конечно, не трудно догадаться, что писались они для романа… Размер «онегинской строфы», продолжение мысли… А записал Пушкин эти строчки почему-то в альбом, а не в роман. И тот, кто захочет понять природу четвертой главы, кто захочет вникнуть в сравнительную характеристику альбомов уездной барышни и блистательной дамы, тот должен будет обратиться и к альбому Сленина, к альбомной лирике.

— Но Пушкин, как и мы, учителя, не любил этих «альбомов модных». Пускай разобьет их гром! — попыталась процитировать только что прозвучавшие строки Нина Алексеевна.

Она проговорила это с победной улыбкой, игнорируя все тонкости, о которых толковал критик. Сам Пушкин на ее стороне. Пушкин не любил этих альбомов — и весь разговор. «Тоже мне, кино деятель! — подумала она. — Собиратель «альбомов нежных дев». О чем они там думают, присылают в школу коллекционеров?»

Открылась дверь, и вошла Марь Яна. Она присела на свободный стул в последнем ряду. У Марь Яны тяжело заболела сестра Катька. Простудилась уже после возвращения из Бакуриани, где-то на вечеринке. Классная 9-го «Великолепного» теперь спешила сразу после уроков в больницу. Она перестала проводить классный час. Сегодня совсем не была. Вместо географии был английский. И вот — пришла, когда уроки закончились. Марь Яна села тихонько и приготовилась слушать, но на нее стали обращать внимание. Раиса Русакова даже попыталась выбраться из своего ряда, чтобы подойти, но ее не пустили. Марь Яна поднялась и вышла. «Зачем приходила?» — подумала с тревогой Алена. Что-то было в фигуре классной потерянное: видимо, сестре хуже. А в школу все-таки пришла. Догнать бы, спросить… Но Алена сидела в самой середине, и критик интересные вещи рассказывал. Она решила: потом, после кино, они с Райкой найдут классную, если она еще здесь будет, и

проводят домой. Надо ее проводить, обязательно, обязательно.

— Пушкин не любил именно модных альбомов. А записывал свои стихи куда? — спросил В. Г. Дресвянников.

Он хотел, чтобы и учителя и школьники поняли, что Пушкин охотно записывал стихи в такие же девчоночьи альбомы, которые он, Дресвянников, собирает. Для доказательства этой мысли у него были две пушкинские строчки из «Евгения Онегина»: «В такой альбом, мои друзья, признаться, рад писать и я». Всего две строчки, но умело повторенные несколько раз, они умножались, производили впечатление…

«Конечно, вы не раз видали уездной барышни альбом, что все подружки измарали с конца, с начала и кругом… В такой альбом, мои друзья, признаться, рад писать и я».

Он виртуозно умел цитировать, присоединяя нужные ему строки последовательно к одному, другому, третьему четверостишию…

«На первом листике встречаешь… А на последнем прочитаешь: «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня»… В такой альбом, мои друзья, признаться, рад писать и я».

И еще раз… Он создавал из Пушкина свою, цитатную, поэму…

«Тут непременно вы найдете два сердца, факел и цветки. Тут, верно, клятвы вы прочтете в любви до гробовой доски. Какой-нибудь пиит армейский тут подмахнул стишок злодейский. В такой альбом, мои друзья, признаться, рад писать и я».

Он старался повторением ключевых строк обратить внимание на приметы, присущие альбомам современных девушек. Переписывают же они по сей день друг у друга слова: «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня».

Анна Федоровна оглянулась назад и поразилась, с каким вниманием девчонки следят за выражением лица этого человека. Говорил он не очень хорошо, ходил и бубнил себе под нос:

— Пушкин в 1832 году подарил Смирновой-Россет такой альбом. Пушкин сам написал название и записал в альбом свои стихи: «В тревоге пестрой и бесплодной…» Теперь по этому пушкинскому альбому мы можем воссоздать атмосферу салона Карамзиных. Альбомная лирика двадцатых — сороковых годов… прошлого столетия… оказывала влияние даже на пушкинскую лирическую поэзию. Поэт Языков в послепушкинские пятидесятые годы жаловался на исчезновение альбомов в прозаическое и пошлое время. Не альбомы пошлые, даже если в них встречаются кое-какие вольности. Время пошлое, в которое исчезают альбомы. Поясню! Для этого мне надо вернуться немного назад, в допушкинское время. Наиболее ранние альбомы в собрании Рукописного отдела Пушкинского дома относятся ко второй половине XVIII века. Это так называемые штамбухи, распространившиеся…

Нина Алексеевна решительно поднялась.

— Виктор Григорьевич, извините. Мы пригласили киномеханика на определенные часы. Я боюсь, мы просто не успеем…

— Хорошо, давайте сначала посмотрим кино, — сказал он и сел в первом ряду на свободное место, положив ногу на ногу, начал покачивать носком ботинка.

Но когда погас свет и застрекотал узкопленочный аппарат, В. Г. Дресвянникова вызвали в коридор. Там уже стояли Нина Алексеевна и Анна Федоровна.

<