Белларион (др. изд.)

Сабатини Рафаэль

Когда всадники Варалло форсировали брод, Белларион с семьюдесятью арбалетчиками находился внизу, неподалеку от подножия утеса. Убедившись в кровожадных намерениях солдат Буонтерцо, Белларион попытался спасти от гибели хотя бы тех людей, которые находились рядом с ним, и для этого воспользовался пещерой, случайно обнаруженной им на склоне утеса часом раньше, когда вел арбалетчиков на новую позицию. Пещера оказалась достаточно просторной, в нее вела узкая расселина, густо заросшая диким виноградом и жасмином.

— Мы едва успели

замаскировать вход в пещеру, как на вершине утеса появились всадники. Они, вероятно, решили, что те тридцать человек, которых они обнаружили в роще, и составляли весь отряд, который противостоял им. Всадники развернулись и ускакали, но только через три часа мы решились покинуть наше убежище. К нашему удивлению, противоположный берег оказался совершенно пустынным, и еще больше удивило нас появление Штоффеля, который сообщил нам о полном разгроме армии Буонтерцо и о богатой добыче, попавшей в руки Фачино.

Затем он рассказал, как они попытались догнать армию Фачино, по, потерпев неудачу, решили самостоятельно вернуться в Милан, воспользовавшись дорогой через Пьяченцу. Однако едва они пересекли По, как Скотти велел задержать их на том основании, что они вошли в город без разрешения.

Скотти было известно о результатах битвы, но одна битва далеко не всегда определяет исход всей кампании, поэтому им разрешили покинуть Пьяченцу только через два дня, когда стало известно, что Буонтерцо наголову разбит и заперся в Парме. Свое повествование Белларион закончил такими словами:

— Я искренне рад, что мое своевременное прибытие предотвратило заупокойную мессу и исполнение реквиема по живому мертвецу.

Его последние слова были встречены взрывом громкого смеха; не смеялись только двое: щеголеватый Франческо рзоне Карманьола, с кислой миной на лице взиравший на триумф этого выскочки, в котором он уже начинал видеть соперника, и принцесса Валерия, лишь утвердившаяся в своем мнении о Белларионе как о низком обманщике и почти уверенная в том, что вся эта история с воскрешением из мертвых была намеренно подстроена им с тем, чтобы извлечь из нее наибольшую выгоду.

Габриэлло Мария подошел к Беллариону и пожал ему руку; сам герцог и делла Торре последовали его примеру, напыщенно провозглашая его Победителем при Траво.

— Этот титул, синьор герцог, может принадлежать только синьору Фачино, — вежливо ответил Белларион.

— Воистину, мессер, скромность украшает героя! — воскликнул делла Торре.

— Еще в большей степени это должно относиться к синьору Фачино, который из присущего ему благородства преувеличил значение моего скромного успеха.

Но его все же заставили выслушать изрядную толику лести, и прошло немало времени, прежде чем ему удалось улизнуть от этих придворных сикофантов note 81 герцога, всегда готовых подлизаться к человеку, которому благоволит их повелитель, и отправиться,

как он собирался сделать с самого начала, в апартаменты Фачино.

Он нашел там графиню, в одиночестве сидевшую на лоджии. При его появлении она вскочила со своего кресла и легко, словно паря над полом, поспешила ему навстречу.

Note81

Сикофант — здесь: доносчик, клеветник

— Белларион! — воскликнула она, протягивая к нему руки, и тот, увидев, как зарумянились ее щеки и радостно заблестели глаза, почувствовал себя крайне неуютно.

— К вашим услугам, синьора! — чопорно поклонился он.

— Белларион! — вновь воскликнула она, на этот раз с легким оттенком упрека в голосе, и положила свои руки ему на плечи. — Как я оплакивала тебя! Я думала, что мое сердце разорвется от горя и я не переживу тебя. Почему же у тебя не нашлось иных слов, кроме «к вашим услугам», чтобы поприветствовать меня? Из какого теста ты сделан, Белларион?

— А вы, синьора? Из какого теста сделаны вы сами? — с неожиданным гневом выпалил он и грубо стряхнул с себя ее руки. — О Боже! Осталась ли верность в этом мире? Только что герцог потчевал меня похвалой, которая в его устах звучала как предательство, как подлость по отношению к синьору Фачино. А что я вижу здесь? — все ту же измену, но которая бесконечно больнее ранит мое сердце.

Она отпрянула от него, словно ее ударили, и отвернулась. Но в следующую секунду они вновь стояли лицом к лицу, и ее длинные узкие глаза превратились совсем в щелочки, что, надо сказать, ничуть не украшало ее.

— Что ты имеешь в виду? Когда ты успел научиться солдафонству? — холодно проговорила она и неприятно рассмеялась, будто сделала неожиданное для себя открытие. — О, я вижу, вижу! Ты думал, что я… О, глупец! Надутый, тщеславный глупец! Что скажет Фачино, если узнает, как ты оскорбил меня своими гнусными измышлениями? Не зная, что ответить, он лишь ошеломленно глядел на нее.

— Вы говорили, синьора, — горячо начал было он, пытаясь вспомнить слова, которыми она столько раз донимала его, но вдруг осекся и резко сменил тон. — Вы правы, синьора. Конечно, я — дурак. Вы позволите мне откланяться?

Он сделал движение, собираясь уйти, но она не рассчитывала отпускать его, не сказав самого главного.

— Что же такого я тебе говорила? Чем я вызвала столь дикие предположения? Призналась, что оплакивала тебя? Верно. Но я оплакивала тебя как мать, а ты… Ты решил… — она повернулась и устремилась назад, к лоджии. — Оставьте меня, мессер. Подождите синьора в другом месте.

Не проронив ни слова, он ушел, но, как вскоре выяснилось, вовсе не для того, чтобы разыскать Фачино, поскольку сегодняшний день обещал быть для него на редкость насыщенным событиями.