Белларион
Шрифт:
Не думаю, чтобы в то время мне было больше пяти лет, но мое физическое развитие оказалось не по годам хорошим, поскольку я смог пройти в ту ночь несколько миль. Наконец, обессиленный, я прикорнул на обочине и проснулся, когда уже вовсю светило солнце, а надо мной склонился огромный бородатый мужчина, с головы до пят закованный в доспехи. Рядом с ним стоял мощный гнедой конь, с которого он только что спрыгнул, а у него за спиной, на дороге, выстроился отряд не менее чем из пятидесяти всадников в доспехах и с пиками в руках.
Он ласково заговорил со мной, спрашивая, кто я и откуда, а затем, чтобы окончательно успокоить мои страхи, дал мне немного фруктов и кусок хлеба — такого вкусного, какого я никогда не пробовал.
«Тебе нельзя
Его слова совершенно не испугали меня. Да и почему я должен был бояться этого мужчину? Он приласкал, покормил меня и обращался со мной куда доброжелательнее, чем мои собственные родители. Поэтому я нисколько не возражал, когда он легко, словно пушинку, поднял меня с земли и усадил на своего гнедого.
Я совершенно уверен, что в то утро, пока я ехал на холке его боевого коня, он решил усыновить меня. Впрочем, я не нахожу в его поступке ничего странного. Все мужчины созданы из весьма противоречивых элементов, и самый суровый и жестокий наемник может неожиданно для себя самого испытать сентиментальное чувство жалости при виде несчастного беспризорника.
Помнится, я ездил с ним не меньше месяца, но затем трудности воинской жизни вынудили его поместить меня к монахам-августинцам, в монастырь Всемилостивой Божьей Матери в Чильяно. Они заботились обо мне, как будто я был королевским отпрыском, а не найденышем, подобранным на обочине дороги. Три-четыре года мой покровитель периодически навещал меня, но затем его визиты прекратились, и с тех пор мы никогда не видели его и ничего не слышали о нем — либо он умер, либо ему надоело возиться с ребенком, которого он когда-то спас. Августинцы вырастили и воспитали меня, надеясь, что я когда-нибудь вступлю в их орден. Они пытались разыскать место, где я родился, и мою семью, но безуспешно. Вот и вся моя история, — закончил Белларион.
— Не совсем, — напомнил ему Фра Сульпицио, — ты забыл рассказать о своем имени.
— А, ну конечно. В первый же день мы въехали в небольшой городишко и остановились в местной таверне. Ее хозяйке было велено вымыть и приодеть меня, и я хорошо помню удивление, отразившееся на лице моего покровителя, когда ему представили меня, наряженного в зеленый суконный костюмчик: вероятно, он не ожидал, что я окажусь пригожим мальчуганом.
Я как сейчас вижу его, сидящего на табуретке в той таверне, и помню выражение его серых глаз, в которых смешивались невыразимая доброта, восхищение и радость.
«Подойди сюда, малыш», — велел он мне.
Ни секунды не колеблясь, я шагнул к нему. Он усадил меня на колено и положил руку на мою голову, слегка влажную после недавнего мытья.
«Как, ты сказал, твое имя? » — спросил он.
«Иларио», — ответил я.
Секунду он глядел на меня, а затем на его суровом, обветренном лице появилась чуть насмешливая улыбка.
«Иларио, ты? С такими большими грустными глазами? — Я хорошо запомнил все его слова, хотя тогда и не понимал их смысла. — Я сомневаюсь, что когда-либо жил на свете такой невеселый Иларио note 24 . Клянусь чем угодно, но ты даже не научился смеяться! Иларио! Скорее уж Белларио note 25 , с таким хорошеньким личиком, верно? » Он повернулся за подтверждением к хозяйке таверны, и та согласно закивала, обрадовавшись возможности угодить столь грозному постояльцу.
Note24
Итальянское имя Иларио восходит к латинскому Hilarius, возникшему от прилагательного hilaris («веселый», «бодрый»)
Note25
Белларио — имя, составленное из
«Белларио! — с гордостью изобретателя повторил он. — В самом деле, это имя тебе больше подходит, и, клянусь Всевышним, отныне ты его будешь носить. Ты слышишь, малыш? Теперь ты Белларио».
Новое имя так и прицепилось ко мне, — продолжал юноша, — а позже, когда я вырос и возмужал, монахи стали называть меня Белларион — большой Белларио.
Около полудня они наконец-то вышли из леса на большую дорогу и, заметив неподалеку крестьянский домик посреди рисовых полей и виноградников, где мужчины и женщины собирали урожай, Фра Сульпицио направился прямо к нему. И тут Белларион воочию убедился, что монахам-францисканцам действительно подают милостыню даже тогда, когда те не просят об этом. Едва увидев серую рясу монаха, один из работников — хозяин поместья, как выяснилось впоследствии, — поспешил к ним навстречу с приглашением остаться и отдохнуть у них.
Приближался час обеда, и вскоре они уже сидели за столом вместе со старым крестьянином, его женой, племянником и семью взрослыми детьми, в числе которых были три красногубые, темнокожие и пышногрудые девушки. На первое была крупяная каша в огромном глиняном горшке, из которого каждый ел своей деревянной ложкой, а на второе подали жареного козленка с вареными фигами и хлебом, влажным и твердым, словно сыр. Все это запивалось терпким красным вином, немного резким на вкус, зато неразбавленным и прохладным, которое Фра Сульпицио неустанно подливал себе в кружку.
После обеда монах отправился отдохнуть, а Белларион, чтобы скоротать время, пошел прогуляться в винограднике в компании хозяйских дочек, пытавшихся развлечь его болтовней, которую он нашел ужасно скучной и глупой.
Может статься, если бы виноградник не граничил с дорогой, Белларион и монах навсегда расстались бы в этом гостеприимном крестьянском поместье и вся его дальнейшая жизнь сложилась бы совершенно иначе.
Прошло, наверное, не более часа с начала сиесты, когда Белларион вдруг заметил Фра Сульпицио, скорой походкой удалявшегося в сторону Касале. Он со всех ног бросился вдогонку за ним, однако тот не испытал ни малейшей радости, увидев юношу. Пробормотав бессвязные извинения насчет обильного возлияния, жары и тяжелого сна, плохо подействовавших на него, монах в том же темпе продолжал шагать по дороге, невзирая на протесты Беллариона, напомнившего, что до Касале осталось не более двух лиг note 26 пути, а до вечера еще далеко.
Note26
Лига — в Италии такой меры длины не было; речь идет об итальянской миле, которая в Северной Италии равнялась 1460 м.
— Иди, как тебе нравится, если ты считаешь, что я слишком спешу, — проворчал минорит.
Белларион хотел было поймать его на слове, но врожденное упрямство юноши и подозрения, которые никак не хотели успокаиваться, взяли верх над гордостью, и он смиренно ответил:
— Нет-нет, братец, сейчас я приноровлюсь к тебе.
В ответ монах только недовольно хмыкнул и уже более не отвечал на попытки Беллариона завязать разговор, пока они шли под палящим солнцем среди плодородных равнин, тянущихся до самого Касале.
Впрочем, они недолго шли пешком; вскоре их нагнал погонщик мулов, ехавший верхом во главе каравана из шести или семи животных, везущих какие-то огромные корзины, и тут Фра Сульпицио вновь продемонстрировал преимущества, которые давала ему ряса монаха-францисканца. Он шагнул на середину дороги и широко, наподобие креста, раскинул руки в стороны.
Погонщик, загорелый чернобородый малый, остановил своего мула в ярде от него.
— Что случилось, братец? — поинтересовался он. — Чем тебе помочь?