«Белое дело». Генерал Корнилов

Иоффе Генрих Зиновьевич

Престиж власти катастрофически падал. Распутин и рас-путинщина сыграли в этом процессе роль катализатора. Расхожая поговорка «Россия под хлыстом» имела двойной смысл: под хлыстом самодержавия и под хлыстом Гришки Распутина (подозревали, что он принадлежал к секте хлыстов).

Доходчивая идея патологической бездарности правительства последнего царя, этой, по выражению А. Гучкова, «жалкой, дрянной, слякотной власти», неплохо служила обоснованию необходимости ее устранения. Было бы, конечно, упрощением объяснять все одним только «коварным» пропагандистско-политическим расчетом либеральных и фрондирующих групп. Нельзя не учитывать общей атмосферы негодования, которое вызывалось тяжелыми поражениями русской армии, экономическими трудностями и неурядицами

в стране. По словам кадета В. Оболенского, «ощущение, что Россия управляется в лучшем случае сумасшедшими, а в худшем — предателями, было всеобщим».

Развал власти безусловно облегчил победу Февральской революции, ускорил ее. Как писал В. И. Ленин, понадобился один из крутых поворотов истории, чтобы «телега залитой кровью и грязью романовской монархии могла опрокинуться сразу» ⁸⁹.

Стремительное крушение царизма, приведшее к тому, что вчерашняя самодержавная Россия, по словам М. Горького, внезапно «обвенчалась со свободой», обусловило формирование фактора, который, можно сказать, сыграл непосредственную роль в повороте событий от Февраля к Октябрю: небывалой по глубине радикализации масс. Рабочие, средние городские слои, крестьяне, солдаты осо-зпали и почувствовали свою силу. Триумф победы, еще недавно казавшейся почти невероятной, рождал веру в неограниченные революционные возможности. Требования безотлагательного решения не только политических, но и социальных проблем звучали все настойчивее. Они Стали вызовом, испытанием для всех партий, претендовавших на руководство массами,— от кадетов до большевиков. Кадеты, как и правые социалисты (правые эсеры и меньшевики), по разным практическим и теоретическим соображениям пошли по пути поддержки не народа, а Временного правительства, стремившегося остановить революцию и ввести ее в «спокойные берега».

Что же получилось? Один из лидеров меньшевизма — И. Церетели уже после Октября, может быть, с горечью признал: «Все, что мы тогда делали, было тщетной попыткой остановить какими-то ничтожными щепочками разрушительный стихийный поток». Беспощадная, но верная оценка. К массам и с массами, такими, какими они были, раскрывшими свою душу в революции, пошли только большевики. Бывший «марксист», а впоследствии кадет и монархист П. Струве уже в эмиграции фактически с беспощадностью писал И. Церетели: «Логичен в революции, верен ее существу был только большевизм, п потому в революции победил он». Кадет П. Милюков дополнил П. Струве: «Пойти по этому пути могли лишь железные люди... по самой своей профессии революционеры, не боящиеся вызвать к жизни всепожирающий бунтарский дух».

Легко ли, просто ли было взять ответственность за вооруженное восстание, открывавшее во многом неизведанный путь в будущее? Мы знаем, что нет. В ЦК партии шла борьба. Все сознавали, и В. II. Ленин не меньше других, что «революция всегда рождается в больших муках» ⁹⁰, что большевики возьмут на себя «тяжелую задачу», при решении которой придется сделать «много ошибок». Но отказ гт восстания открывал путь стихии, анархии, во все времена бывший почвой, основой, на которой вырастают контрреволюционные диктатуры, уничтожающие и революцию и демократию.

Керенский впоследствии доказывал, что Временное правительство уже почти обрело устойчивость, почти контролировало ситуацию и Россия как никогда близко подошла к триумфу демократической государственности. Но это были жалкие слова, говорившиеся в свое оправдание. За полгода своего правления буржуазные и правосоциалистические партии показали почти «тотальную» неспособность руководить страной. Уже к осени 1917 г. она фактически лежала в руинах. Многие великие ожидания Февральской революции не оправдывались: Временное правительство никак не решалось кардинально решать земельный вопрос, проклятая война продолжалась, промышленная разруха росла, продовольственный кризис усиливался, окраинные народы ие получали свободы.

Несбывшиеся

надежды — грозный революционный потенциал. Они рождали отчаянную решимость, которая могла реализоваться двояко. По убеждению многих политических деятелей (от В. И. Ленина до П. Н. Милюкова), реальная политическая альтернатива все более сводилась к следующему: либо победа левых сил и переход власти в руки больше визировавшихся Советов, готовых осуществить требования народа, либо победа контрреволюции, которая, воспользовавшись растущим недовольством масс, под лозунгом «порядка» могла попытаться установить военную диктатуру, а затем и начать монархическую реставрацию. Позднее Милюков четко сформулировал эту альтернативу: «Ленин или Корнилов?»

Корниловщина была не чем иным, как открытой попыткой контрреволюции переломить ход событий 1917 г. в свою пользу посредством силы, т. е. на путях гражданской войны. Не удалось. Столкнувшись с сомкнувшимся в этот критический момент революционно-демократическим фронтом, она потерпела крах.

Поражение корниловщины могло стать исключительно важным моментом в истории революции, направив ее в русло мирного развития, мирного перехода власти к Советам. В. И. Ленин от имени большевистской партии в последний раз предложил эсерам и меньшевикам взять власть, сохранить единство революционно-демократического фронта. Но меньшевики и эсеры прошли мимо этого предложения, явно опасаясь стремительного роста большевизма, начавшегося после крушения корниловщины. Прошли мимо и вновь протянули руку Временному правительству, ранее явно попустительствовавшему корниловщине, а теперь повернувшему фронт против «левой опасности», против большевиков.

Раскол, разъединение «верхов» революционной демократии имели пагубные последствия. В. И. Ленин считал бесспорным фактом, что «исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками... сделал бы гражданскую войну в России невозможной» ⁹¹.

Поражение Корнилова нарушило весь «баланс сил», доселе с трудом удерживаемый Временным правительством. Тяжелый удар по правому флангу резко усилил и выдвинул левый фланг. Теперь Керенский, Временное правительство оказались перед прямой угрозой «левой опасности»: движением масс за вооруженный переход

власти к Советам, возглавляемым большевиками. Обуздать эту опасность так же, как удалось это сделать с корниловщиной, было задачей несравненно более трудной и, как показали дальнейшие события, невыполнимой. Опереться на правые (прокорниловские) силы было уже невозможно: корниловщина хотя и не была раздавлена, но подавлена, бесспорно, была. Протянуть же со своей стороны руку помощи Керенскому устоявшие корниловские элементы, главным образом военные, не могли и не хотели.

«Левое крыло» керенщины — соглашательские партии (меньшевики и эсеры) перед лицом «большевистской опасности» еще пытались подвести под Временное правительство «демократические подпорки» (Предпарламент), а когда это не удалось, толкнуть Керенского на осуществление мер, способных, по их мнению, выбить почву из-под ног большевиков: объявить о мирных переговорах, наделить крестьян землей и т. д. Это, однако, было несовместимо с режимом керенщины, сама суть которого состояла в балансировке и лавировании между правыми и левыми. Временное правительство было обречено — это чувствовали и понимали многие. По остроумному выражению одного из бывших корниловцев, при виде министров казалось, что даже брюки сидели на них, как на покойниках.

Но каким ударом должно было быть сметено правительство: правым, контрреволюционным или левым, революционным?- Реакция, потрясенная провалом корниловщины, но всем данным, решила не торопиться. Ее тактика, по-видимому, исходила из того, что приближающийся окончательный распад власти неизбежно вызовет разлив анархии, что и создаст благоприятную почву для установления «твердой власти». А если при этом большевики даже и придут к власти — не страшно, долго им все равно не удержаться. Они лишь усилят бушующую анархию... Девиз этих кругов был: «чем хуже, тем лучше».