Белое движение. Исторические портреты. Том 1
Шрифт:
После занятия Воронежа Буденный упорно продолжал преследование Шкуро и Мамантова. Начиная с 17 октября красная конница постоянно пыталась навязать казачьим корпусам решающий бой, имея за собой почти десятикратное численное превосходство. Шкуро и Мамантов медленно (80 верст между Воронежем и станцией Касторной прошли в три недели), переходя в постоянные контратаки, отступали к Касторной. Отход казачьих частей прикрывали огнем бронепоезда «Слава Офицера» и «Генерал Дроздовский». У Кастор ной решено было дать новое сражение. Фронт Добровольческой Армии к этому моменту отошел к Курску. К казакам подошли пешие части группы генерала Постовского, подвезли даже три танка, правда, они постоянно ломались.
Шкуро и Мамантову пришлось сдерживать натиск красных сил с трех сторон. Численность Кавказской дивизии сократилась до 500 шашек, что было меньше любого буденновского полка. О напряженности
Настроение казачьих частей ухудшалось. Началось дезертирство. Масла в огонь подливали сведения с Кубани: «Под влиянием слухов о политической грозе, разыгравшейся на Кубани, деморализация Кавказской дивизии все усиливалась. Ежедневно поступали донесения командиров полков о том, что казаки дезертируют. Пополнения с Кубани не доходили, разбегаясь по пути, или же, пользуясь отсутствием администрации в тылу, формировались в шайки, грабившие население и сеявшие в нем ненависть к войскам...»
Так закончилось для генерала Шкуро его участие в «походе на Москву». 9 ноября он, сдав командование остатками корпуса генералу В. Г. Науменко, выехал в тыл. Давали себя знать и усилившиеся боли в ноге, раненной под Коротояком. Не удалось добиться главного - ввести Кубанцев и Терцев в Первопрестольную. Но даже отступая, конные корпуса Шкуро и Мамантова смогли сорвать запланированное окружение Добровольческой Армии. Сам командующий Южным советским фронтом Егоров отмечал этот факт, главную причину неудачи усматривая в медлительности буденновской конницы: «Заняв Воронеж и отбросив корпуса Шкуро и Мамантова на запад от Дона, корпус Буденного, несмотря на грандиозный моральный эффект этого обстоятельства, все же не достиг главного: оба корпуса белых понесли тяжелые потери, получили весьма ощутительный удар, но не были разбиты, чем, главным образом, и объясняется медленное продвижение вперед конного корпуса в последующие дни...»
Прибыв в Таганрог, где размещалась Ставка Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России, Шкуро сделал доклад начальнику Штаба генералу И. П. Романовскому и генерал-квартирмейстеру генералу Ю. Н. Плющик-Плющевскому. По мнению Андрея Григорьевича, основное внимание теперь следовало обратить на разгром конницы Буденного. На этот раз, по-видимому, под впечатлением осенних боев, Ставка согласилась с ним. Было решено приступить к формированию особой конной группы численностью около 10 ООО шашек. В нее должны были войти 4-й Донской корпус генерала Мамантова, 2-й Кубанский корпус генерала Науменко и 3-й Конный корпус самого Шкуро, вновь усилившийся возвратившейся от Таганрога 1-й Терской дивизией. Тем не менее Шкуро весьма скептически оценивал дальнейшие перспективы, с полным основанием полагая, что реальная численность полков далека от расчетной (в корпусе Науменко, по его данным, вместо заявленных 4000 шашек было не более 1200). Конница устала, казаки «потеряли сердце», и рассчитывать на эффективность планируемого контрудара данной группой было более чем оптимистично. Это позднее и подтвердили события на фронте. Конная группа не смогла остановить натиск буденновских дивизий, а 29 ноября 1919 года белые оставили Харьков.
Генерал-лейтенант А.Г. Шкуро.
Во время своего доклада в Ставке Шкуро говорил и о необходимости поднимать «сполох» — тревогу на Кубани, что позволило бы быстро пополнить ряды поредевших казачьих полков. Нужно было «не теряя времени приступить к спешному формированию новых конных частей на северной окраине Кубани». Шкуро готов был взять на себя выполнение этой важной задачи, однако «при условии немедленного примирения Главкома с народным представительством Кубани» (имелась в виду Рада).
Пребывание в Таганроге принесло Шкуро и приятные моменты. От начальника английской военной миссии генерала Хольмана он получил орден Бани, пожалованный Королем Англии «за заслуги в борьбе с большевизмом как с мировым злом». Следует отметить, что в то время награждение английскими орденами не было редкостью на Белом Юге. Неделей раньше орденом Михаила и Георгия был награжден командующий Добровольческой Армией генерал Май-Маевский, такой же орден получил за взятие Царицына
После пребывания в Таганроге Шкуро на несколько недель выехал в Кисловодск к жене и снова посетил станицы Баталпашинского отдела. В начале декабря он вернулся на фронт. О предстоящем прибытии Шкуро в свой корпус узнал и сменивший Май-Маевского на посту командующего Добровольческой Армией генерал Врангель. В это время новый командарм уже добился отставки, хотя и временной, генерала Мамантова, и появление генерала Шкуро, столь же одиозного для Врангеля, было весьма нежелательным. В результате его прямого давления на Ставку Андрея Григорьевича не допустили выехать на фронт к своим казакам. Вот как пишет об этом в своих мемуарах сам Врангель: «Прибывший из Харькова полковник Артифексов... докладывал о возмутительном поведении "шкуринцев" - чинов частей генерала Шкуро, значительное число которых, офицеров и казаков, оказались в Харькове. Вместо того, чтобы в эти трудные дни сражаться со своими частями, они пьянствовали и безобразничали в Харькове, бросая на кутежи бешеные деньги. Сам генерал Шкуро находился на Кубани в отпуску и ожидался в армии со дня на день. Зная хорошо генерала Шкуро, я считал присутствие его в армии вредным и телеграфировал Главнокомандующему: "Армия разваливается от пьянства и грабежей. Взыскивать с младших не могу, когда старшие начальники подают пример, оставаясь безнаказанными. Прошу отчисления от командования корпусом генерала Шкуро, вконец развратившего свои войска". На телеграмму эту ответа не последовало, хотя я тщетно в последующие дни запрашивал Ставку. Наконец, после долгих настояний, генерал Плющик-Плющевский в разговоре по аппарату с начальником моего штаба сообщил, что "мы дали совет генералу Шкуро к вам не возвращаться". Генерал Деникин не мог решиться покарать недостойного начальника...»
Освободив Шкуро от командования конным корпусом, Ставка разрешила ему объехать кубанские станицы и поднять «сполох». Как отмечал Деникин, «популярность его среди кубанцев сохранялась, а отрицательные стороны его деятельности в глазах казачества не были одиозны». Однако вскоре в Ставку поступили сведения, что Шкуро не просто призывает к мобилизациям, но приступил к непосредственным формированиям каких-то казачьих частей. Особой телеграммой Ставка запретила Шкуро этим заниматься, и генерал в конце декабря 1919 года выехал в Екатеринодар.
По пути в столицу Кубани он встретился с Врангелем и его постоянным сотрудником и другом генералом П. Н. Шатиловым. Оба они уже оставили свои должности в Добровольческой Армии и были зачислены «в распоряжение Главнокомандующего». Здесь Шкуро стал невольным свидетелем той интриги, которая велась против верховного руководства Белых Армий со стороны политических сил, активно выдвигавших на смену Деникину генерала Врангеля. Позднее в своих «Очерках Русской Смуты» Деникин полностью воспроизвел письмо о переговорах с Врангелем и Шатиловым, которое Шкуро отправил Главнокомандующему, не желая становиться участником и заложником политических интриг. Вот некоторые отрывки из этого текста:
«...После взаимных приветствий ген[ерал] Шатилов заговорил о моих отношениях с ген[ералом] Врангелем. Сказал, что все недоразумения, которые произошли между нами, вызваны исключительно тем, что ген[ерал] Врангель был неправильно информирован о моей работе и деятельности, что теперь, ввиду тяжелого положения на фронте и общей опасности, нам всем надо объединиться для спасения общего дела... По дороге я долго беседовал с ген[ералом] Врангелем, который настойчиво доказывал мне, что вся общественность и армия в лице ее старших представителей совершенно изверилась в ген[ера-ле] Деникине, считая его командование пагубным для дела и присутствие ген[ерала] Романовского на посту нач[альника] штаба даже преступным: что необходимо заставить во что бы то ни стало ген[ерала] Деникина сдать командование другому лицу, и что с этим вполне согласны, и что он уже переговорил об этом лично с Донским и Кубанским атаманами, с представителями их правительств, а также с командующим Донской армией ген[ералом] Сидориным и его нач[альником] штаба генералом Кельчевским, с кубанскими генералами Покровским, Улагаем и Науменко, с видными членами Кубанской рады и Донского круга, со многими чинами Ставки и представителями общественности, и что все вполне разделяют его, Врангеля, точку зрения, и что теперь остановка только за мной и за Терским атаманом, а тогда, в случае нашего согласия, мы должны предъявить ген[ералу] Деникину ультимативное требование уйти, а в случае нужды не останавливаться ни перед чем.