Белое море

Левин Анна

В отличие от меня, Хрусталева адвокат специально не называл по имени, чтобы обезличить его в глазах присяжных; сделать просто подсудимым, а не драконом из уважаемой семьи.

— По приказу подсудимого двое его подручных крепко держали сударыню Стрелицкую за руки, пока подсудимый вырывал из подаренной книги листы, оскорбляя словесно потерпевшую. Всем известно его отношение к людям, и, как выяснилось, это не первое его нападение на учеников из числа смертных: подсудимый уже привлекался к ответственности, но не раскаялся, испытывая благодарность к уважаемому совету попечителей, даровавшему ему второй шанс на исправление. Наоборот, подсудимый нарушил данные им самим и его семьей

клятвы, и причинил весомый ущерб репутации Академии.

Господин Крапивин открыто признавал неблагоприятные последствия для Академии, чтобы переложить таким образом вину с самого учебного заведения на Вадима: якобы весь негатив вызван недостойным поведением дракона, а не неспособностью попечителей навести порядок в собственном доме. Мне было тошно от этого, но присяжные верили (или делали вид, ведь они и сами были бы рады отмыть честь Академии, перевесив все ошибки на исключенного подонка).

— Когда же подсудимый полностью уничтожил книгу — стал решать, как поступить с сударыней Стрелицкой. Потерпевшая молчала, вполне осознавая серьезность ситуации, и не желая провоцировать агрессивно настроенных драконов. Однако подсудимый не мог сдержать ненависти по отношению к смертным, и ударил сударыню боевым огненным хлыстом. Именно это и сумели засечь стражи порядка, поставив в известность господина Яркана из совета попечителей. Думаю, все из вас имеют представление, что такое боевой хлыст огненной стихии, — искусно играя голосом, адвокат обратился к присяжным заседателям.

На их лицах отразились разные чувства, и все они одновременно посмотрели на меня. От столь пристального внимания захотелось провалиться на месте, но ведь они и половины правды не знают! Видели бы они мои раны!

— Это сотканная из мельчайших частиц резерва плеть, обладающая силой огня. Она способна насквозь прожечь плоть драконов, не то что людей, но потерпевшей крайне повезло, ведь уровень владения боевым оружием у нашего подсудимого оставляет желать лучшего. При этом достаточно того, что он осмелился призвать хлыст несмотря на строжайший запрет, и напал на ученицу, едва не убил девушку, зная, что она не сможет защитить себя. Еще и подбил на это преступление других драконов, находящихся под его влиянием.

Мне было больно от того, что дружков Вадима пытаются изобразить оступившимися жертвами, и я с силой сжала под столом кулаки.

— После первого удара плетью подсудимый не одумался и не раскаялся: вместо этого он нанес еще несколько ударов…

Адвокат открывал рот и что-то говорил, но я его уже не слышала: кровь стучала в ушах оглушительно, как в тот день, когда все случилось. Моя кожа будто раскалилась, сначала слегка покалывая, а потом стала жечь огнем. Я закрыла глаза от боли, когда зрение обрело неестественную четкость, но на меня тут же нахлынули волны воспоминаний: удар поперек лица, яростное жжение, отчаяние, тонущее во всепоглощающей боли. Я упала на землю, не имея возможности защититься или хотя бы оправиться, но за первым был и второй удар, и еще один, и еще. Пусть Вадим и не владел хлыстом искусно, но мне и этого хватило.

А тот самый внутренний резерв, присущий мне как драконице, забурлил внутри, вырываясь наружу, пробудившись от накрывшей меня боли, но не сумел проявиться. Он бился внутри, причиняя мне еще большие страдания, но помощи не принес. Так бы и забил меня Вадим до смерти, если бы не Ярогнев.

— … он отразил нападение, обезвредив подсудимого. Тогда же на место происшествия прибыл господин Яркан со стражами порядка…

Голос пробился сквозь пелену, и снова смолк. Я же опять увидела образ, смутный и нереальный, и ощутила бережное прикосновение

к израненной коже. Сильные руки подняли меня с земли, и расстались со мной только в целительском корпусе, обещая спасение.

О процессе лечения старалась не думать, но телесная память против моей воли напомнила о бесконечных часах, растянутых в вечность, на протяжении которых господин Клеверов с дочерями и другими целителями старались вернуть меня к жизни. Артемий Круторогов сказал, что Клеверов сразу заподозрил во мне драконицу, и пытался призвать мой резерв для исцеления, но не сумел. Как же он подавлен! И как мне его теперь разбудить?

Так не может больше продолжаться, изменения в моем организме уже начались, я мутирую в драконицу, но для успешного обращения мне нужен доступ к резерву. Если я не смогу взять его под контроль — он сам получит надо мной власть, и когда я трансформируюсь прямо во время занятий… Даже сейчас это может произойти, и я не способна контролировать свою силу!

Единственный, кто пока действительно мне помогал — это Ярогнев. Артемий Круторогов приглашал Клеверова, они пытались что-нибудь сделать, но не преуспели. Зато снадобье с севера успешно унимало боль, давало мне возможность жить спокойно и безопасно, хотя бы временно. Конечно, отца взбесила осведомленность Ярогнева, но ради меня он сдержал недовольство, и, скрепя сердце, отзывался о Беломорском с ледяной вежливостью.

Я же не знала, как мне реагировать на наши запутанные отношения. До того ужасного дня считала, что северянин просто симпатизирует мне, но теперь стало очевидно, что с самого начала его привлекала не моя внешность, а тайна моего происхождения. Слишком уж он умен, поэтому с первых минут заподозрил во мне недодраконицу, но реальность оказалась более нелепой: я — настоящая драконица, законнорожденная, из легендарных Крутороговых! Но при этом всю жизнь прожила, считая себя человеком, в полной безвестности.

Так что же он ко мне чувствует: просто интерес или не просто интерес? А я как отношусь к нему? Нужно ли мне его внимание? Или я просто пытаюсь с его помощью вытеснить из своей головы другие мысли, а из сердца — иные чувства, к тому, о ком мне не позволено мечтать?

— Сударыня, вы слышите меня? Сударыня!

Удивленно заморгала, пытаясь вернуться к реальности, и поняла, что лежу на полу, а вокруг меня столпились обеспокоенные лица.

— Немедленно вызовите целителя!

— Отойдите, все отойдите, не мешайте!

— Вы мня слышите? Сударыня, кивните, если понимаете меня.

Что я должна понимать? Куда делся образ Ярогнева, я ведь только видела его! И вспоминала об ужасах, которые никогда не смогу забыть. Но где я все это время находилась? Кто эти драконы вокруг?

— Элиф, милая, это я, Матильда! Что с тобой? Ты меня слышишь?

— Госпожа Стрелицкая, вам тоже следует отойти, сударыне плохо.

Матильда, Матильда в Академии… Как такое возможно?

— Сударыня, очнитесь! — сквозь поток несвязных голосов прорвался он, тот, кого я никогда не знала, и кого не желала принимать. Отец.

И тогда я вспомнила, как мы явились на судебное разбирательство, как еще совсем недавно я внимательно слушала моего адвоката, а потом… потом… Я же забыла выпить снадобье! Вот дура, дура, дура! У меня случился приступ, на глазах у всех попечителей, присяжных, да просто драконов! Неужели они сейчас поймут, что происходит?!

Боль накатила страшной волной, сметая страхи, чувства, мысли. Все мое естество сжалось до одной крохотной точки — боли, и желания, чтобы все прекратилось. Я выгнулась в руках моего адвоката, закричав во всю мощь легких, а потом наконец-то пришла спасительная тьма.