Белое платье Золушки

Булычев Кир

Толстяк, который руководил установкой рояля, догнал Павлыша и сказал ему:

– Галаган, ты несешь полную ответственность.

– За что? – спросил Павлыш.

– Спиро! – позвал с эстрады саксофонист. – Почему не включен микрофон? Гелий не может петь без микрофона.

Павлышу захотелось курить. Он дошел до лестницы на нижний ярус, спустился на один марш. На площадке стоял диванчик, и над ним, в нише, была вытяжка для курильщиков. На диване сидела Золушка в хрустальных башмачках и горько плакала. Золушку обидели: не взяли на бал.

Когда

человек плачет, это еще не означает, что его надо немедленно утешать. Плач – дело интимное.

– Здравствуйте, – сказал Павлыш, – я из дворца. Принц сбился с ног, разыскивая вас.

На площадке было полутемно, лампа рядом с диванчиком, схожая со старинным уличным фонарем, не горела. Девушка замерла, замолчала, словно хотела дотерпеть, пока Павлыш уйдет.

– Если вас обидели злые сестры и мачеха, – Павлыша несло, он не мог остановиться, – то достаточно одного вашего слова, даже кивка, и мы тут же отправим их на Землю. На Луне не место обидчикам и клеветникам.

– Меня никто не обижал, – ответила девушка, не оборачиваясь.

– Тогда возвращайтесь во дворец, – предложил Павлыш, – и признайтесь во всем принцу.

– В чем?

– В том, что вы уже помолвлены с бедным, но честным пастухом и не нужны вам бриллиантовые палаты и шелковые альковы…

– У вас плохое настроение? – спросила девушка.

Она могла спросить что угодно, потребовать, чтобы гусар ушел, отстал. Она спросила неожиданное.

– Я весел и доволен жизнью.

– Тогда почему вы со мной заговорили?

– Мне обидно. Вы сидите здесь совсем одна, когда из зала доносятся торжественные речи, а оркестр настраивает трубы. Здесь можно курить?

– Курите, – ответила девушка. Голос ее был настолько ровным и спокойным, будто и не плакала.

Павлыш присел на диванчик, достал зажигалку. Ему хотелось взглянуть на лицо девушки. У нее был странный голос, глуховатый, бедный интонациями, и в то же время внутри его что-то звенело, будто он мог становиться другим, и девушка сдерживала его нарочно, чтобы звучал приглушенно. Павлыш щелкнул зажигалкой так, чтобы огонек вспыхнул между ним и девушкой. На секунду высветились профиль, щека, глаз, мочка уха из-под белого парика.

Девушка протянула руку и включила лампу, похожую на уличный фонарь.

– Если вам так интересно поглядеть на меня, – сказала она, – зачем хитрить? К тому же огонек у зажигалки слабенький.

Она повернула лицо к Павлышу и смотрела на него не улыбаясь, как ребенок, позирующий фотографу, ожидающий, что из объектива сейчас вылетит птичка. У девушки было скуластое широкое лицо с большими, чуть раскосыми глазами, которым следовало оказаться черными, а они были светло-серыми. Очень полные, почти негритянские губы приподнимались в уголках, готовые улыбнуться. Белый парик с диадемой чуть сдвинулся, и из-под него выбилась прямая черная прядь.

– Теперь здравствуйте еще раз, – произнес Павлыш. – Я очень рад с вами познакомиться. Павлыш.

– Марина Ким.

– Если я в самом деле могу вам чем-нибудь помочь…

– Курите, – напомнила Марина. –

Вы забыли достать сигарету.

– 3абыл.

– Вы с какого корабля?

– Почему вы решили, что я нездешний?

– Вы из Дальнего флота.

Павлыш промолчал. Он ждал.

– Я услышала, как стучат подковки на ваших каблуках.

– У каждого планетолетчика…

– … магнитные подковки. Вот и брюки от повседневного мундира вы не сменили на гусарские лосины. И еще перстень. Дань курсантской молодости. Такие изумруды гранит повар на Земле-14. Не помню, как его зовут…

– Ганс.

– Вот видите.

Наконец Марина улыбнулась. Одними губами.

– В конце концов, ничего в этом нет удивительного, – сказал Павлыш. – Здесь каждый десятый из Дальнего флота.

– Только те, кто задержался ради карнавала.

– Их немало.

– И вы к ним не относитесь.

– Почему же, Шерлок Холмс?

– Я чувствую. Когда у тебя плохое настроение, начинаешь чувствовать чужие беды.

– Это не беда, – поправил Павлыш, – это мелкая неприятность. Я летел на Корону, и мне сказали на Земле, что мой корабль стартует с Луны после карнавала, как и все. А он улетел. Теперь неизвестно, как добираться.

– Вы должны были лететь на «Аристотеле»?

– Вы и это знаете?

– Единственный корабль, который ушел в день карнавала, – объяснила Марина. – Я тоже к нему торопилась. И тоже опоздала.

– Там вас кто-то… ждал? – Вот уж не думал Павлыш, что так расстроится картинкой, подсказанной воображением: Марина бежит к трапу, у которого раскрывает ей объятия могучий капитан… или штурман?

– Он мог бы остаться, – сказала Марина. – Никто бы его не осудил. Он не хотел меня видеть. Он поднял корабль точно по графику. Наверное, команда была недовольна. Так что я виновата в том, что вы не попали на Корону.

– Боюсь, что вы преувеличиваете. – Павлыш пытался побороть в себе атавистические, недостойные цивилизованного человека чувства.

– Я не кажусь вам роковой женщиной?

– Ни в коем случае.

– И все-таки я преступница.

Павлыш погасил сигарету и задал самый глупый из возможных вопросов:

– Вы его любите?

– Надеюсь, что и он меня тоже любит, – отозвалась Марина, – хотя сейчас я начала сомневаться.

– Бывает, – произнес Павлыш пустым голосом.

– Почему вы расстроились? – спросила Марина. – Вы увидели меня впервые в жизни десять минут назад и уже готовы устроить мне сцену ревности. Нелепо, правда?

– Нелепо.

– Вы смешной человек. Сейчас я сниму парик, и наваждение пропадет.

Но Золушка не успела снять парик.

– Ты что здесь делаешь? – театрально возопил римский патриций в белой трагической маске. – Это просто чудо, что я пошел по лестнице.

– Познакомьтесь, – Павлыш поднялся, – мой старый друг Салиас. Он меня пригрел здесь и даже снабдил карнавальным костюмом.

– Не я, а мои добрые медсестры, – поправил Салиас, протягивая руку. – Я работаю эскулапом.

– Марина, – сказала девушка.