Белые дьяволы

Ян Василий Григорьевич

Посмотрели мы с Бабкиным друг на дружку.

— Что же это такое? — говорю.

— Самый этот гад и был. Чего зевал? Надо было палить. Теперь твоему Шарику каюк! Уйдем-ка отсюда подобру-поздорову.

— Нет, — говорю, — шалишь! Партизан, да чтобы гада испугался? Не может этого быть: Колчака мы свалили, Унгерна колотим, Бакича ловим, — нет, так я не уйду! Давай-ка приляжем за камень.

Положили мы винты перед собой и стали следить за озером. А солнце уже садилось за елки, скоро и заворачивать надо.

И замечаю я на воде глаз — большой, темный, навыкате, как у вола. Лежит глаз на темной воде и

смотрит на меня сторожко так да умно. Потом серое веко затянуло глаз, он опять открылся, прищурился и передвинулся поближе.

— Гляди, черная точка на воде, — шепнул я Бабкину.

— Где, где? — всполошился он.

Стал я наводить винтовку на глаз, а Бабкин уже заметил и шепчет:

— Постой, мы ему другую штучку покажем.

Отцепил он с пояса гранату, наставил ее и спустился ниже к воде. Тихо, чтобы не вспугнуть, поднял гранату и бросил ее в темный глаз.

Граната на тихом озере взорвалась, точно чебултыхнулось на нас самое небо. Гром пошел, и во всех горах застукало. Вода забурлила, выкинулись зеленые лапы, захлопали, пену взбивают. Круглое брюхо, пегое с бурыми подпалинами, выпучилось над водой, перевернулось. Показалась злобная морда, нос разодран, весь в крови, на макушке петуший зеленый гребень. Колесом покатился гад по озеру, волны будоражит, длинный зубчатый хвост подбрасывает. Потом скрылся под воду, еще раз показался, хлестнул хвостом и нырнул в последний раз.

— А если в озере еще такие звери остались? — говорит Бабкин. — И он поплыл на дно звать себе на подмогу? Давай-ка сматываться отсюда к лешему.

Думаю: время к вечеру, пока доберемся до лошадей — совсем стемнеет. Быстро пошли знакомой дорогой. Кони на своем месте. Развели огонь. Ночью не спалось. С озера шел какой-то рев. То ли гад кричал, то ли Карлушка по своем дружке панихиду служил, али медведь ревел, — кто разберет, что в тайге слышится.

Хаджимуков замолчал, набивая трубку табаком. Партизаны наблюдали за ним, ожидая продолжения рассказа.

— Ну, и дальше что? — спросил Колесников.

— Мы к озеру больше не вертались. Проехали кружным путем к реке Тэсу, встретили там юрты монголов. Они нам поведали все, что знали про белых, и я с Бабкиным через несколько дней стрелись с нашей главной партизанской силой на Улясутайском тракте. Ребята ехали уже с песнями, — они навалились врасплох на белобандитов, когда те стояли лагерем и не снилось им, что с сопок и сбоку и сзади начнется стрельба. Посадили они на автомобили своих барынь — и ходу назад, в Монголию. Все, кто мог, — и на конях и пешие бежали, побросав лагерь. Большую добычу мы забрали: и палатки, и оружие, пулеметы, серебро…

Колесников, прищуря недоверчивые глаза, прервал Хаджимукова:

— Это мы знаем, слышали, да и многие сами участвовали. А вот что мне сумлительно. Ты вот сказывал, что плетка твоя из сосунка гада. Где же ты ее подобрал?

— Где? Мне Карлушка ее подарил. Утром ведь он разыскал нас на другой день — нюх у него стал звериный. «От лошадей, — говорит, — дух я почуял». И пришел он к нам в портках и соломенной шляпе. Принес он мне эту нагайку и объясняет: «За порох и пистоны, что я должен остался, я вам, камрад, такую плетку дарю,

какой во всех Европах ни у кого нет. У этого иштызавруса сосунок был, молоком его кормился. Подох он, и к берегу его ветром прибило. Я из шкуры его ремней накроил, петель наделал, чтобы в засеках кабаргу ловить. Так матка все приплывала, в сосунка носом тычет и мычит, — думала, что очнется. А потом волки мясо объели, одни кости остались. Я с того места подальше перебрался и тот сруб сложил, где вы мою супругу-монголку видели».

Последние огни облизывали раскаленные вишневые угли. Черная ночь все затягивала своей бархатной полой. Партизаны подбросили в костер хворосту и стали укладываться. Становилось холодно, и в оранжевом свете вспыхнувших сучьев было видно, как нагольные полушубки и приклады ружей покрылись матовым налетом серебристого инея.

Колесников бормотал:

— И чего только немцу с голодухи не придет на ум. Сперва обезьяну выдумал, а теперь, поди ты, с гадом подружился. Не зря говорят: немец без уловки и с лавки не свалится!..

Комментарии

Произведения, включенные в книгу, публикуются по оригинальным изданиям с исправлением очевидных опечаток; за некоторыми исключениями, сохранены особенности орфографии и пунктуации.

М. Редклиф. Охранитель долины

Впервые на русском яз.: Мир приключений, 1912, № 12.

Деремп. Белые дьяволы

Впервые на русском яз.: Огонек, 1908, № 7. Видимо, перевод с франц. либо стилизация под таковой.

С. 24. …Центральную школу— Имеется в виду Центральная школа искусств и промышленности в Париже, учебное заведение университетского уровня для подготовки инженеров, основанное в 1829 г.

С. 25. …Сантос Дюмон— А. Сантос-Дюмон (1873–1932), пионер авиации, уроженец Бразилии, живший во Франции. В 1989–1905 гг. разработал и построил управляемый воздушный шар, а также множество дирижаблей. В 1906 г. совершил первый в Европе публичный полет на аэроплане 14-bis собственной конструкции; разработал моноплан «Демуазель» и внес ряд важных нововведений в конструкцию самолета.

С. 26. …химерическую затею Андрэ— Шведский воздухоплаватель С. А. Андре (1854–1897) намеревался в 1897 г., стартовав со Шпицбергена, пролететь на воздушном шаре над Северным полюсом. Его воздушный шар «Орел» быстро потерял водород и разбился во льдах через два дня после вылета. Как выяснилось впоследствии, Андре и два его молодых спутника погибли на о. Белом в Шпицбергенском архипелаге; последний лагерь экспедиции был случайно обнаружен лишь в 1930 г.

С. 32. …крайнего пункта, до которого дошел Нансен— Во время марша к полюсу в 1895 г. норвежский полярный исследователь Ф. Нансен (1861–1930) и его спутник Я. Йохансен были вынуждены повернуть назад, находясь примерно в 400 км. от цели.