Белые и синие
Шрифт:
Упомянутые нами шесть или семь главарей шуанов подкреплялись с большим аппетитом, словно не были уверены, что им придется есть на следующий день. Впрочем, белые не испытывали такой нужды в провизии, как республиканцы, хотя те и устраивали реквизиции.
Белые пользовались симпатией местных крестьян и к тому же платили за все, что брали, и поэтому жили в относительном достатке.
Что касается Кадудаля, то он был поглощен некой мыслью, казалось овладевшей всем его существом, и молча ходил взад и вперед и ничего не ел, лишь выпил стакан воды — своего обычного напитка.
Он выслушал все то, что смогла сообщить ему мадемуазель
Внезапно он остановился и, обернувшись к группе бретонских вождей, произнес:
— Нужен доброволец, чтобы отправиться в Ла-Герш и раздобыть сведения, которые я укажу.
Все поднялись разом, не задумываясь.
— Мой генерал, — сказал Поющий Зимой, — я не хочу ущемлять товарищей, но полагаю, что я, как никто другой, способен выполнить это задание. Мой родной брат живет в Ла-Герше. Я подожду, когда стемнеет, и пойду к нему; если меня задержат, я сошлюсь на него, он за меня поручится, и все будет в порядке. Он превосходно знает город; мы сделаем то, что требуется, и не пройдет и часа, как я доставлю вам сведения.
— Согласен! — ответил Кадудаль. — Вот что я решил. Вы все знаете, что синие, желая навести на округу ужас и устрашить нас, возят за собой гильотину и что презренный Гулен, которому поручено пускать ее в ход, это тот самый Франсуа Гулен, как вы помните, что некогда топил людей
О Нанте. Он и Пердро были палачами у Каррье. Оба хвастались тем, что утопили более восьмисот священников. И вот теперь этого человека, покинувшего наши края и отправившегося в Париж просить не просто оправдания, а награды за свои злодеяния, Провидение вновь посылает нам, чтобы он искупил свои грехи там, где их совершил. Он привез с собой гнусную гильотину, пусть же он погибнет от мерзкого орудия, которое опекает: он недостоин пули солдата. Так вот, нужно похитить его, похитить гильотину и доставить их туда, где мы хозяева, чтобы ничто не помешало казни. Поющий Зимой вскоре отправится в Ла-Герш. Вернувшись, он сообщит нам все то, что узнает о доме, где живет Франсуа Гулен, о месте, где стоит гильотина, и о количестве солдат, охраняющих ее. Получив эти сведения, я поделюсь с вами своим планом: он уже готов; если вы его одобрите, мы приступим к его осуществлению сегодня же ночью. Вожди разразились рукоплесканиями.
— Черт побери! — воскликнул Костер де Сен-Виктор, — я никогда не видел казни на гильотине и поклялся не водить знакомства с этой отвратительной машиной, разве что мне самому придется взойти на нее. Но в тот час, когда мы укоротим почтенного Франсуа Гулена, я обещаю быть в первых рядах зрителей.
— Ты слышишь, Поющий Зимой? — спросил Кадудаль. Тому не надо было повторять дважды; он оставил все свое оружие, за исключением ножа, с которым никогда не расставался; затем попросил Костера де Сен-Виктора взглянуть на часы и, узнав, что они показывают полдевятого, пообещал вернуться в десять часов вечера. Пять минут спустя его уже не было.
— Теперь скажите, — спросил Кадудаль, обращаясь к оставшимся, — сколько лошадей было взято на поле брани вместе с седлами, чепраками и тому подобным?
— Двадцать одна, генерал, — отвечал Сердце Короля. — Я сам их считал.
— Можно ли будет найти двадцать комплектов полного обмундирования гусаров или стрелков?
— Генерал, на поле битвы осталось лежать примерно сто пятьдесят убитых всадников, — отвечал Золотая Ветвь, — дело лишь за выбором.
— Нам необходимы
Золотая Ветвь встал, свистнул, собрал дюжину человек и ушел вместе с ними.
— Меня осенило, — сказал Костер де Сен-Виктор. — Есть ли в Витре типография?
— Да, — ответил Кадудаль. — Позавчера я отпечатал там свой манифест. Хозяин типографии Борель — славный малый, всецело преданный нам.
— Мне хочется, — продолжал Костер, — раз мне нечем заняться, — мне хочется сесть в экипаж мадемуазель де Фарга и отправиться в Витре, чтобы заказать там афиши, приглашающие в Ла-Герш местных жителей вместе с шестью тысячами синих поглядеть на казнь уполномоченного правительства Франсуа Гулена — на его же собственной гильотине, с его собственным палачом. Из этого выйдет прекрасная шутка, которая развеселит всех наших в парижских салонах.
— Извольте, Костер, — серьезно сказал Кадудаль, — огласка и торжественность не могут быть излишними, когда сам Бог вершит правосудие.
— Вперед, дружище д'Аржантан, — воскликнул Костер, — только пусть кто-нибудь одолжит мне куртку!
Кадудаль сделал жест, и каждый из главарей снял куртку и предложил ее Костеру.
— Если казнь состоится, — спросил он, — где она будет происходить?
— Клянусь честью, она произойдет в трехстах шагах отсюда, — отвечал Кадудаль, — на подъеме дороги, на вершине этого холма, что возвышается перед нами.
— Этого достаточно, — промолвил Костер де Сен-Виктор.
Окликнув возницу, он сказал:
— Дружище, поскольку ты, возможно, вздумаешь высказать мне свои соображения по поводу того, что я сейчас прикажу, я первым делом предупреждаю тебя, что все возражения бесполезны. Твои лошади отдохнули и сыты. Ты тоже отдохнул и поел; сейчас ты заложишь карету и отвезешь меня в Витре к печатнику Борелю, ведь ты не можешь вернуться в Ла-Герш ввиду того, что дорога закрыта. Если ты отвезешь меня, то получишь два экю достоинством в шесть ливров; заметь: не ассигнаты, а экю. Если ты меня не повезешь, один из этих удальцов сядет на твое место и, естественно, получит два экю, которые были предназначены тебе.
Кучер не стал утруждать себя раздумьями.
— Я поеду, — сказал он.
— Хорошо, — произнес Костер, — раз ты изъявил добрую волю, вот тебе экю в качестве аванса.
Пять минут спустя коляска была заложена и Костер отбыл в Витре.
— Теперь, — сказала мадемуазель де Фарга, — раз я не принимаю участия в том, что готовится, я прошу у вас разрешения немного отдохнуть. Я не спала пять дней и пять ночей.
Кадудаль расстелил на земле свой плащ и положил на него семь-восемь бараньих шкур, дорожная сумка заменила подушку — так началась для мадемуазель де Фарга первая ночь на биваках и школа гражданской войны.
Когда часы на колокольне Ла-Герш пробили десять, Кадудаль над самым ухом услышал голос: — Вот и я!
Это был Поющий Зимой, вернувшийся в десять часов, как обещал. Он добыл все необходимые сведения и сообщил их Кадудалю.
Гулен жил в последнем из домов на окраине Ла-Герша.
Его личная охрана состояла из двенадцати человек, которые спали в одной из комнат первого этажа.
Гильотину охранял один часовой, трое остальных тем временем спали в прихожей первого этажа дома Франсуа Гулена; смена происходила каждые два часа. Лошади, возившие машину, находились в конюшне того же дома.