Белые лодьи
Шрифт:
— Жив? — спросила она.
— Когда я уезжал, был жив, но прошло уже много дней, даже не дней, а месяцев… Он жалел, что никогда не увидит тебя.
— Бедный отец! Он так верил в добро, справедливость и своих богов…
— А разве наши боги теперь не твои?
— Я — Климентина, и боги мои сейчас — дети и муж…
— Понимаю… Я уже встречал женщину, подобную тебе. Она древлянка, но сейчас верит в Иисуса Христа. Очень несчастлива.
Климентина опять погрузилась в молчание. Потом вскинула красивую голову и с вызовом заявила:
— А я счастлива! Знаю, зачем ты здесь. И прошу тебя… Ради детей моих, ради моего домашнего очага не делай
— Добрая женщина! — воскликнул Клуд. — Неужели ты забыла, как секли нас хазары, как глумились над детьми и Световидом?! И разве человек, предавший нас, не должен отвечать за это?
— Должен! — раздался мужской голос, и в комнату вошел Леонтий, который стоял под дверью и все слышал. — Но ты, Доброслав, пойми тоже эту замужнюю женщину, мать, не по своей воле ставшую женой злодея, но пытающуюся сохранить свой дом и своих детей… Пойми и прости… И ее прости, и Иктиноса прости. Я тебя, как и она, прошу об этом.
— Хочешь, упаду пред тобой на колени? — взмолилась Климентина, но Клуд успел подхватить ее:
— Ну что ты… Что ты… Образумься! Хорошо, я сделаю так, как вы хотите… — И, видя в глазах женщины неверие, добавил: — Клянусь священным жезлом верховного жреца! Знать, Световид не хочет мести.
Доброслав устремил взгляд поверх головы женщины в окно, вдаль, и сказал тихо, будто самому себе:
— А может быть, он желает чего-то большего, чем месть одному человеку… Может быть…
На эти последние слова обрадованные Леонтий и Климентина не обратили внимания: они в это время что-то сказали друг другу.
— Отче, — обратилась Климентина к монаху, — мне пора. Я и так задержалась, могут хватиться, поднимут переполох.
«Вот и счастье твое…» — с горечью подумал Доброслав. Женщина повернулась к нему:
— Доброслав, если увидишь отца живого, поклонись от меня, от детей моих, внуков его… Поклонись! — Она всхлипнула, размазав по щекам слезы. А Клуд напоследок взглянул на ее родинку…
Леонтий крикнул Джамшиду, чтобы он привел служанку Климентины.
— Ну, с Богом! — перекрестил святой отец женщин. — Спасибо, что пришли и сняли с души моей камень.
Когда Леонтий и Доброслав остались одни, последний спросил:
— Леонтий, выходит, ты не Климентину и ее детей пожалел, а меня?
— Ну почему тебя?! — стал оправдываться монах. — Поступил по-божески, по-христиански, и только.
— Не надо лгать, Леонтий. Я все вижу и чувствую, хотя, на ваш взгляд, мы, язычники, варвары, и не более.
— А вот так говорить, Клуд, нехорошо. Не надо, а то мы поссоримся. Я просто не хочу, чтоб вас изжарили в чреве медного быка. Как бы вы ни хоронились после свершения казни Скотины, которого я тоже ненавижу, вас все равно бы обнаружили, потому что из Константинополя через ворота незамеченными выбраться нельзя… И потащили бы на площадь, стали выяснять, кто такие и зачем здесь. И стоило хотя бы одному гражданину города заподозрить вас пусть даже в малом, казни тогда не избежать. А мы с Константином этого не хотим. Мы обязаны вам жизнью, вашей жизнью и оплачиваем долг… Не обессудь. И дай слово, что не сделаете с Дубыней сегодня того, что может вам навредить. Иначе трудно будет нам с Константином вывести вас из города.
— Хорошо, Леонтий, даю слово. Но что-то я очень покладистый, будто кто толкает меня под локоть. Видимо, все-таки Световид не хочет сегодня мести. Сегодня не хочет…
Договорившись с Леонтием встретиться завтра и оставив у него свои и вещи Дубыни, Доброслав попрощался и сразу
— Госпожа, я только что был у всемогущего Варды! Он сказал мне, чтобы Иктинос в таверну вечером не приходил. Посылай снова к нему служанку, и пусть она скажет ему об этом. Только уговор прежний — ни слова лишнего… Ну а ты, Дубыня, чего рот разинул?! Развязывай этого борова, забираем Бука и уходим отсюда.
И Константину тоже было трудно расставаться с язычниками. За время долгого пути от Херсонеса в Хазарию и обратно он свыкся с ними, особенно полюбился ему Бук, Философ щекотал его за ухом, пес, склонив голову, блаженно млел, а Доброслав и Дубыня переминались с ноги на ногу. Наконец Константин сказал:
— Скажите вашим архонтам Аскольду и Диру, что в Византии живут разные люди: есть такие, как Пустой Медный Бык, вершащие кровавые дела, есть обладающие высшей властью, употребляющие ее во зло не только дальним, но и ближним… Но есть и другие, хотящие добра, справедливости и дружбы с вашим народом… Леонтий, все ли необходимое Доброслав и Дубыня получили в дорогу?
— Все, отче!
— Все, — как эхо, повторили язычники и низко поклонились философу. — Благодарим вас! Доберемся до Киева и передадим архонтам все, что вы сказали, слово в слово.
— Прощайте и знайте, что я буду помнить о вас, русах. А теперь мы тоже удаляемся из Константинополя и, наверное, не скоро сюда вернемся… [116] С капитаном диеры, которая отходит из гавани Юлиана, мы договорились, он возьмет вас на борт. Ну, прощайте! Джамшид, проводи людей.
116
Как утверждает «Паннонское житие Кирилла и Мефодия», на Афонской горе, в монастыре Полихрон, была составлена в 862 году славянская азбука.
Когда солнце поднялось над башней Христа, расположенной на другой стороне Золотого Рога, диера под названием «Константин Пагонат» подняла паруса и, пройдя мимо дворца Юстиниана, Акрополя, обогнула выступ, выдающийся в Босфор Фракийский, и вышла к водам Понта Эвксинского. Доброслав оглянулся. Слепя глаза, золотые лучи расходились от купола святой Софии, но в этот момент почему-то Клуду вспомнились мрачная таверна «Сорока мучеников» и овраги, где в кустах ферулы валялись человеческие трупы с отрубленными и отгрызенными головами…
На палубу вышли два моряка и остановились неподалеку от Клуда. Они, не таясь и не стесняясь его, стали рассказывать друг другу о последних проделках василевса Михаила III и его любовных похождениях, уверенные в том, что язычник не понимает греческого языка и не донесет на них капитану.
— Да, — говорил далее один из них, — его оргии усилились после того, как разбили флот в Сицилии, там ведь мой брат воевал. Он говорил, что творилось что-то ужасное… Брат вернулся оттуда без руки и без глаза, а у него пятеро маленьких детей. И всему виною оказался бездарный командующий Кондомит, не зря его судили и приговорили к смертной казни. Жаль, что мы не увидим, как его будут поджаривать на форуме Быка, я с удовольствием бы подбросил в огонь несколько поленьев… Теперь за военное дело взялся сам логофет дрома Варда, который готовит большое войско, чтобы в начале июня пойти на агарян. Мне об этом сказывал брат моей жены, он, как ты знаешь, служит в императорской гвардии.