Белые одежды
Шрифт:
— Настаиваю, — сказал Федор Иванович, чувствуя, что его здесь поймали.
— Та-ак, — сказал следователь, закуривая. Он был доволен ходом допроса, удовлетворен. Выпустил облако дыма и задумался, глядя в окно, забранное железной решеткой. Потом, взяв двумя пальцами, вытащил из-под папки свой план, прочитал в нем какой-то пункт, еще одну свою версию.
— Скажите, Дежкин… Что изображено на вышеназванных четырех фото?
Федор Иванович напрягся. Он уже боялся этих невинных вопросов.
— Изображено… На одном фото — дикий «Контумакс». На другом — полиплоид. Это тот
— Не надо, я знаю, что такое полиплоид. Что на третьем фото?
— На третьем — ягоды дикаря и полиплоида. Сопоставляются. На четвертом — ягоды полиплоида сопоставляются с тремя ягодами полученного гибрида. О котором идет речь…
— Остановимся на этих трех ягодах. Что они собой представляют?
— Результат опыления цветков полиплоида пыльцой культурного картофеля.
— У этого гибрида есть какие-нибудь новые свойства?
— Должны быть. То есть, конечно, есть. Это станет полностью ясно, когда полученные семена будут пророщены.
— Могли бы вы уже сегодня перечислить свойства гибрида?
— Не все. Некоторые мог бы.
— Кто будет проращивать семена?
— Тот, у кого сейчас в руках ягоды.
— Его имя, адрес…
— Это мне не известно. Распоряжался Посошков.
— Так что же, мы у Посошкова будем спрашивать? Нет людей, значит, нет и ягод. Вы можете с уверенностью сказать, живы ли эти ягоды?
— Я уверен, что живы.
— Уверен или знаю? Между этими понятиями есть разница, вы сами это… проповедуете.
«Он хитер, — подумал Федор Иванович. — И глубок. Если скажу, что знаю, он тут же спросит, откуда знание». Следователь настойчиво припирал его к стене.
— Уверен, но не знаю, — ответил он.
— Если не знаете, почему же писали статью в журнале?
— Когда писал — знал.
— Вы уверенно говорите о свойствах гибрида. Из чего же вы строите свою уверенность? Стригалев говорит, что гибрида нет. Посошков в могиле. Сами вы не знаете, живы ли ягоды и где они. И вы все еще уверены?
— Уверен. Потому что…
— Не надо, я знаю, что вы скажете. Вы скажете: ягоды получены по правильной методике. Угадал я?
— По единственно правильной.
— Советская наука называет эту методику вейсманистско-морганистской. Выходит, что вы — твердый, убежденный вейсманист-морганист?
— Не совсем так. Это логика незнающего.
— Ну-ну. Послушаем знающего.
— Речь идет не об убеждениях, а о причинной связи. Если поднести пламя к вашей погасшей сигарете, есть основания ожидать, что табак загорится. Если нанести пыльцу культурного картофеля на рыльце этого полиплоида, может наступить оплодотворение, полезное для сельского хозяйства.
— Хорошо, — следователь задумался. — Ваши три ягоды где-то в недоступном месте. Значит, вы еще не исследовали их свойств. Почему же вы разрешили Посошкову подать за рубежом все эти неясности как великое достижение? Только на том основании, что верна методика?
— Во-первых, я не разрешал. А во-вторых, вы неправильно ставите вопрос.
— Этого не надо, — следователь сунул в рот забытую погасшую сигарету, поджег ее и пыхнул дымом. — Гибрида нет! И никогда
— Гибрид был, — спокойно заметил Федор Иванович.
— Вы можете упираться, как хотите, но из ваших же слов явствует, что гибрида нет… Ну, допустим, он есть. Допустим, вы предъявили какие-то ягоды следствию. Допустим! Кто нам скажет, что это за ягоды?
— Эксперт.
— Эксперт скажет, что надо сначала из ягод получить живые семена и прорастить их. Эксперт скажет: дайте ягоды! Неужели вы думаете, что эксперт, советский ученый, мичуринец, пойдет на поводу у вейсманистско-морганистских толкователей природы, у идеалистов? — следователь посмотрел на стенографистку. Она торопливо писала.
«Идеалисты — ваши мичуринцы», — хотел сказать Федор Иванович, но удержался.
— Да, я все понимаю, — проговорил он. — Но это не значит…
— Наконец-то. Очень хорошо, что хоть понимаете. Я все-таки доказал вам, что гибрида нет, — следователь, глубоко затянувшись, положил сигарету на спичечный коробок и закрыл дело. — На этом мы сегодня кончим.
Стенографистка тут же вышла. Двое мужчин, не глядя друг на друга, долго молча сидели в прокуренном тусклом кабинете. Потом следователь поднял голову. Думая о чем-то, смотрел некоторое время на Федора Ивановича. И вдруг просиял:
— Какой интересный галстук… Впервые вижу. Как вы его завязываете?
Федор Иванович почувствовал в этих словах критическое любопытство человека с другой планеты, где внимание к галстуку считается суетой.
— Это несложно, — проговорил он смущенно, вынужденный отвечать. — Я не люблю тугие узлы, поэтому запускаю туда палец и слегка… вот так… освобождаю…
— Очень интересно, — сказал следователь, странно смеясь одними глазами. — Тут целая наука!..
— Здесь действительно наука, а не в шутку, — заметил Федор Иванович. — Вы же знаете, папиллярные линии на пальцах… У каждого человека свои… Или форма ушей… Галстук тоже отражает… Какой человек — такой и галстук…
Рука следователя автоматически метнулась расправить свернутую на груди сизую трубку. Движение это было в самом начале пресечено задетой самолюбивой волей. Произошла сложная встреча веселых взглядов. Тут и явилась стенографистка. Положила на стол отпечатанные на машинке страницы. Следователь, забыв повисшую на лице улыбку, стал читать. Потом подвинул листы к Федору Ивановичу. Тот обстоятельно прочитал свои показания, удивился, что нет ни одной опечатки, и подписал каждую страницу.
После этого следователь вынес стул в коридор и, поставив его у двери, предложил Федору Ивановичу посидеть. Сам же решительно щелкнул замком и, спрятав ключ в карман, с папкой в руке исчез за поворотом дугообразного коридора. Федор Иванович был уверен, что следователь пошел к генералу совещаться. Может быть, даже по вопросу о заключении Дежкина под стражу. Чтобы он не помешал дальнейшему следствию. Но проследить, в какую дверь войдет этот деловой человек, не удалось. В этом и было одно из достоинств дугообразности этих коридоров. И Федор Иванович на миг задумался о странных путях, которые выбирает себе иногда человеческий гений.