Белые волки. Часть 3. Эльза
Шрифт:
— Нет, — проговорила она и покачала головой. — Это какая-то ошибка. Алекс не мог так поступить.
— Значит, я пошутила, — с видимым облегчением отозвалась Северина, улыбнулась натянутой улыбкой и обняла ее. — Давай забудем все это. Не обижайся на меня. Позвони, если захочешь увидеться.
Наверное, так и воспринимается предательство близкого человека. Сначала ты не веришь. Да, это все вранье или, на крайний случай, неудачная шутка. Ошибка. Недопонимание. Он не мог поступить так, он не такой, он на это не способен. В голову лезут воспоминания обо всем хорошем, о ваших встречах и признаниях, о лучших моментах, и ты ищешь, ищешь в них изъяны, какие-то слова,
А вселенная вокруг продолжает жить по своим законам, которые тебе не нравятся, но которые ты все меньше надеешься изменить.
В какой момент Эльза все-таки начала сомневаться в Алексе? Наверное, это случилось после длинной череды дней, проведенных в ожидании его ответа. Отец продолжал держать ее под замком, отрезанную от всего мира, Кристоф ничем не мог ей помочь, Северина после того разговора о неудачной шутке почему-то стала заглядывать все реже, Димитрий… каждый день Эльза молилась о том, чтобы не видеть его больше никогда. Ей все больше становилось стыдно за свое прошлое бунтарское поведение. Она так бушевала и кричала, но кричать глупо — все равно никто не слышит ее. Вечерами она просиживала на подоконнике, держа в руках фонарик и вглядываясь в темноту. Раньше они с Алексом общались так, если не могли встретиться лично.
Раз за разом она подавала из окна сигналы. "Я здесь". "Я здесь". "Я здесь". Ночная улица молчаливо смеялась ей в лицо, проглатывая лучик света. Никого, разве что случайный прохожий удивится, что там мелькает в одном из окон богатого особняка. Разве Алекс не пришел бы к ней при первой возможности, если уж его отпустили из госпиталя домой? Конечно, ее охрана настороже, но разве он не стал бы за нее бороться? Разве мужчина не должен добиваться любимую женщину? Эльза бы поняла, если бы Алекс держал на нее обиду из-за отца, но она уже написала ему столько записок, столько раз просила прощения и клялась в любви, что он наверняка должен был растаять. Он же не такой, он всегда казался ей добрым и незлопамятным.
Потом появились и другие вопросы: почему она вообще борется, а он — нет? Передать через Северину хотя бы два слова — что тут сложного? Может, Алекс уже сдался? Может, он осознал, что не готов тратить столько сил на то, чтобы быть с ней? Она ведь трудный вариант и сразу его об этом предупреждала. А как же его бесконечные признания и клятвы? Неужели они не стоили ничего, кроме пустого звука? Может… подруга права?
А с чего Северине ошибаться? Они с детства дружили и делили все секреты на двоих. Сколько раз подруга прикрывала Эльзу в ее отлучках из дома? Сколько раз помогала по первой же просьбе, не прося ничего взамен и не торгуясь? Они полагались друг на друга во всем и никогда не подводили. А Алекс… да что она вообще знает об Алексе, кроме того, что он любил и хотел ее?
Да, об этом он часто твердил. Как хочет Эльзу, как думает о ней, как мечтает лечь с ней. Довольно настойчиво, если хорошенько поразмыслить. А Эльзе это льстило, и она смеялась, когда Северина ворчала, что всем мужчинам нужна только постель. Что если Алекс не просто так настаивал? Что если он уверенно шел к цели? Тогда получается, отец ее спас, когда избил его?
И получается, что правила созданы, чтобы как раз защитить ее?
Сомнения — вот червь, который точит фундамент любых отношений, обрушивая их, как карточный домик. Дашь им волю — и уже не избавишься вовек. Что, если родители всегда были правы, а она ошибалась?
В какой момент Эльза
— Прости меня, папа.
Виттор вздрогнул, в его глазах затеплился какой-то огонек, а на губах медленно расцвела счастливая улыбка. А на следующий день ей разрешили ходить в школу.
Северина была вне себя от счастья, другие одноклассники тоже с радостью встретили Эльзу, потянулась череда уроков и перемен, вредных учителей и заслуженных оценок, и казалось, будто она и не собиралась это бросать, не планировала уйти за любимым и отказаться от всех привилегий своего положения. Сколько же она пропустила. Назревал осенний бал-маскарад, и девочки обсуждали наряды и тех, с кем отправятся на праздник, а Эльза обнаружила, что не имеет ни подходящего платья, ни спутника.
— Пригласи Хораса, — шепнула ей Северина, показывая на друга Кристофа, который обернувшись, смотрел на них через класс, — он пялится на тебя с тех пор, как увидел после каникул.
Да, лето многое изменило. Ее одноклассники подтянулись и возмужали, вот и Хорас, действительно, начал поглядывать с интересом. Родители знают его, иногда он заглядывал в гости к Крису, и никто не станет возражать, если Эльза отправится на маскарад с ним. Как бы она хотела пойти туда с Алексом. Танцевать в роскошном зале, скрыв лица под бархатными масками, а в конце вечера снять их и поцеловаться у всех на виду. Но если Алекс снимет маску, все поймут, что он не волк, а праздник — только для благородных представителей общества. К тому же, где он, Алекс? Выходя из школы после уроков и дожидаясь мать, Эльза без конца высматривала его фигуру на противоположном конце улицы.
Он не приходил.
Хватит бегать за парнем, Эльза. Так сказала ей Северина и с укором покачала головой. Конечно, подруга была права. Эль слишком увлеклась своим чувством вины и любовью к Алексу. Похоже, что ему все это не очень-то и нужно.
Вот так и наступает этот момент. Становится уже не важно, почему твой любимый тебя предал. Важен сам факт предательства. Он отказался от тебя, он не пришел, не захотел увидеться, остался глух к твоим просьбам. И вот уже подруга, пряча глаза, намекает, что видела его с другой, а ты не чувствуешь внутри ничего. Ничего, кроме глухой боли и смирения. Это было хорошее лето, но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Разве нет?
В конце концов, если Димитрий предал Эльзу, то почему Алекс не мог предать? Она любила их обоих, но ошиблась, а родители были правы, оберегая ее от них. Когда это осознание пришло, она горько прорыдала всю ночь. Даже испуганная мать пришла, осторожно присела на край постели. После бурных истерик дочери Ольга боялась лишний раз прикоснуться к ней в таком состоянии, но на этот раз Эльза сама бросилась ей на грудь. Уткнулась в пышное теплое материнское тело и зарыдала. Вот бы кто-нибудь забрал у нее эту боль, и эту проклятую любовь к Алексу, и тяжелое стыдное воспоминание о поцелуе Димитрия. Все, все забрал и оставил ее такой, какой она была в начале лета — счастливой девочкой, мечтающей о своей первой любви.