Белый Бим Черное ухо
Шрифт:
В город Бим пришел поздним вечером. В городе было светло, не так, как в лесу ночью, но именно эта светлота и беспокоила Бима. Такого с ним не было никогда. И он шел осторожно и в то же время торопливо, насколько позволяло здоровье, направляясь, конечно, домой — к хозяину, к Степановне, к Люсе, к Толику: все они, наверно, там. Но неожиданно для самого себя, еще в окраинном новом районе, среди тех домов близнецов, Бим решил обойти опасный участок, чтобы миновать дом серого. Дал кружной ход, свернул в боковую улицу и уткнулся в забор. Начал было его ободить и вдруг замер у калитки:
Бим подошел к двери, в какую вошел Толик совсем недавно. Приученный со щенячьего возраста относиться к любой двери с доверием, он поцарапался и в эту. Ответа не было. Биму было невдомек, что такое его поведение у данной двери можно было назвать нахальством наивности. Но он еще раз поцарапался, уже сильнее.
Из за двери голос женщины:
— Кто тут?
«Я, — ответил Бим. — Гав!»
— Это еще что? Толик? Кто-то к тебе с собакой. Еще чего не хватало!
«Я, я! — сказал Бим. — Гав, гав!»
— Бим! Бим! — закричал Толик и открыл дверь. — Бим, милый Бим, Бимка! — И обнял его.
Бим лизал руки мальчика, курточку, тапки и непрерывно смотрел ему в глаза. Сколько было надежды, веры и любви во взоре собаки, перенесшей столько испытаний!
— Мама, мама, ты посмотри, какие у него глаза! Человеческие! Бимка, умный Бимка, нашел сам. Мама, сам нашел меня…
Но мама не проронила ни слова, пока друзья радовались встрече. Когда-же восторги улеглись, она спросила:
— Это та самая?
— Да, — ответил Толик. — Это Бим. Он хороший.
— Сейчас же прогони.
— Мама!
— Сейчас же!
Толик прижал Бима к себе:
— Не надо, мама. Пожалуйста! — и заплакал.
Прозвенел музыкальный звонок. Вошел человек. Он добрым, но усталым голосом спросил:
— Что у вас тут за крик? Ты плачешь, Толик? — Он снял пальто, разулся, надел тапки и, подойдя к мальчику с собакой, сказал: — Ну, что ты, дурачок? — и погладил Толика по голове, потрепал за ушко и Бима: — Ишь ты! Собачка. Смотри-ка, какая собачка… Худая.
— Папа… Папа, он — хороший, Бим. Не надо.
Мама теперь уже закричала:
— Вот так всегда! Я одно говорю ему, а ты — другое, воспитание, называется! Изуродуешь ребенка! — она перешла на «вы»: — Будете локти кусать, Семен Петрович, да поздно.
— Подожди, подожди, не кричи. Спокойно. — И увел ее в дальнюю комнату, где она кричала еще больше, а он ее уговаривал.
Из всего этого Бим понял, что мама против Бима, а папа — «за» и что он пока останется у Толика. Слова понимать не потребовалось бы даже человеку, он все понял бы даже в том случае, если бы ему наглухо заткнули уши. А тут все-таки собака с открытыми ушами и умными глазами. Как не понять! И правда, Толик повел Бима в свою отдельную комнату (там пахло исключительно одним Толиком).
Ни Бим, ни Толик не слышали дальнейшего разговора мамы и папы.
А там происходило вот что:
— Зачем же ты
— А это не пагубно: явно больная собака, бродячая — да в нашу образцовую чистоту! Ты что, с ума сошел? Да он завтра же заболеет от нее черте чем. Не позволю! Сейчас же выгони пса!
— Эх, мать, мать! — вздохнул Семен Петрович. — Ни капли ты не представляешь, что такое тактика.
— Провалитесь вы со своей тактикой, Семен Петрович!
— Ну вот, опять за свое… Надо же сделать с умом: и Толика не травмировать, и пса уволить. — Потом что-то пошептал ей и заключил: — Так и сделаем: уволим.
— Так бы и говорил сначала, — успокаивалась мама.
— Не мог я сказать этого при Толике… А ты, дурочка, несешь: прогони.
Они вошли к Толику, мама сказала:
— Ну, пусть живет, что ли…
— Конечно, пусть, — поддержал папа.
Толик возрадовался. Он смотрел благодарно на маму и папу, он рассказывал о Биме и показывал все, что он умеет.
Это была счастливая семья, где все теперь были довольны жизнью.
— Но одно условие, Толик: Бим будет спать в прихожей и ни в коем случае не с тобой, — заключил папа.
— Пусть, пусть, — согласился Толик. — Он ведь очень чистоплотный, Бим. Я хорошо знаю.
Бим приметил, конечно, что папа — хороший, спокойный, уверенный и ровный. А когда, несколько позже, Толик провел Бима по комнатам, знакомя с квартирой, то и тут Бим заметил, что папа сидит один, с газетой в руках, и тоже — спокойно и уверенно. Хороший человек — папа, он же и Семен Петрович.
Допоздна провозился Толик с Бимом: расчесал его, покормил немного (больше не велел папа: «Голодной собаке много нельзя, загубить можно»), выпросил у мамы тюфячок (совсем новый!), постелил в углу прихожей и сказал:
— Вот твое место, Бим. На место!
Бим беспрекословно лег. Он все понял: здесь он будет пока жить. Внутри у него потеплело от ласки и внимания маленького человечка.
— Пора спать, Толик. Уже пол-одиннадцатого. Иди, ложись, — уговаривал папа.
Толик лег в постель. Засыпая, он думал: «Завтра пойду к Степановне и скажу, пусть у меня живет Бим, пока не вернется Иван Иваныч…» И еще вспомнил такое: когда он рассказал, что ходит к Степановне и там есть Люся, а он водит Бима, то мама раскричалась, а папа сказал Толику: «Больше туда не пойдешь» когда же Толик плакал, то папа напоследок сказал маме:
«Мы забыли с тобой, что такое тактика». И гладил Толика по голове, говоря:
«Что теперь поделаешь? Надо тебе вырасти, большим человеком стать, но не собачником и не по бабкам разным там ходить. Ничего не поделаешь!» А теперь вот Бим будет жить у него и «по бабкам» ходить не надо… Он только один разок сходит к Степановне, чтобы рассказать ей обо всем… И к Люсе… Она милая девочка, Люся… А Бим небось спит. Хороший Бим. На этой мысли Толик уснул спокойным, радостным, светлым сном.
…Глубокой ночью Бим услышал шаги. Он открыл глаза, не поднимая головы, и смотрел. Папа тихонько подошел к телефону, постоял, прислушался, потом взял трубку и полушепотом сказал всего два слова: