Белый Дух
Шрифт:
– Она всегда так усердно относится к поставленным задачам? Впрочем, ладно. Если эта баба тебе дорога, я не дам этому материалу ходу… Будем считать, что она раздвинула ноги в интересах Германии… А этого чеха мы отправили в лагерь.
– Вообще-то он мог быть ещё полезен. – Рейтер неопределённо пожал плечами.
– Извини, Карл. Закон есть закон. Ты же знаешь, что полагается за нарушение закона о запрете на связь между арийцами и неарийцами. Если судить по всей строгости, то её следовало бы отправить на пару месяцев в лагерь на исправительные работы. – Фридрих криво улыбнулся. – Вопросы расовой чистоты надо блюсти!
Ему, как никому другому, было хорошо известно,
Клейст навсегда запомнил состояние тревожного ожидания: разрешат ему брак с его избранницей или нет? В памяти прочно отпечатались лица членов комиссии, их колючие взгляды, холодные улыбки. Разве мог он – стопроцентный ариец – после этого быть равнодушным к фактам совокупления немецких женщин с представителями второсортных рас? Он готов был собственноручно расстреливать каждого, кто мог испортить кровь германскому народу и тем самым поставить под удар будущее семейное счастье любящих друг друга людей.
Фридрих исподлобья взглянул на Рейтера.
Раздался звонок, затем ещё. Фридрих поднялся с подлокотника.
– Вот и наши кошечки. Карл, не строй из себя привереду. Ты увидишь, что они очаровательны.
– Откуда они?
– Парижанки, старина! – счастливо рассмеялся Фридрих.
– А как же вопросы расовой чистоты? – насмешливо спросил Рейтер.
– Дружище, француженки нам совсем не опасны, вот польские бабы, чешские или русские – за них нам могут голову отвинтить… Если, конечно, кто-нибудь наверху прознает об этом. Но только не за парижанок.
– Откуда ты выкопал их?
– У меня налажен канал поставки лучших проституток из Парижа в Берлин. Ты давно не гулял по Александрплац? Зря, ты так закиснешь в своём Институте. Пройдись, увидишь уйму великолепных женщин, услышишь запах «Шанель».
– Стало быть, ты патронируешь проституцию?
– Надо же заниматься чем-то в своё удовольствие, Карл. Надо делать что-то для души. Ты же знаешь, я обожаю женщин. Меня возбуждает каждое женское тело. Но ты не поверишь мне: я боюсь женщин, – сокрушённо признался он. – Боюсь, как ребёнок боится своей матери. Я могу сходиться с ними только в том случае, если я чувствую себя начальником. А эти проститутки – мои подчинённые.
– Гестапо испортило тебя, Фридрих, – с грустью проговорил Карл.
– Нас всех испортило время…
Снова прозвучал дверной звонок.
– Сейчас ты сам увидишь, что это за штучки. – Фридрих качнулся. – И знаешь, они ни слова не понимают по-немецки! Ха-ха! В этом тоже есть своя непередаваемая прелесть. С ними не нужно общаться. Только тело, одно сплошное тело, дружище!
Белый
Спокойно и равнодушно светило солнце. Деревья покачивали кронами, перешёптывались листьями. Ветер умиротворённо переваливался с ветви на ветвь и скользил по крутым склонам. Серые камни с мшистой поверхностью внимали бархатистому голосу ветра, но не отвечали ему ни единым звуком. Так прошло пять долгих дней, похожих друг на друга.
На привалах дикари давали Мари сушёного мяса, но особого внимания ей не уделяли. Никто из них ни разу не обратился к ней ни с единым словом, не проявил грубости, но сам вид длинноволосых туземцев, лоснившихся медвежьим жиром, вызывал в девушке инстинктивный страх. Вдобавок Мари сильно устала от долгих переездов, кожа на ногах была раздражена и покраснела от соприкосновения с жёсткой шерстью лошади, а ягодицы просто пылали, требовали срочного лечения. Но девушка не решалась сказать о своих мучениях никому, даже Крапчатому Ястребу, хотя по его поведению поняла, что он занимал главенствующее положение в отряде и что она, Мари, находилась под его покровительством.
Сам Крапчатый Ястреб выглядел очень плохо. Он осунулся, ссутулился, почти не разговаривал ни с кем. Наложенные на его рану какие-то листья, смешанные с глиной, не сняли воспаления: бок его заметно опух, надулся гноем.
Вечерами индейцы собирались вокруг тускло мерцавших углей костра и подолгу беседовали о чём-то. Однажды Мари увидела, как один из них извлёк из продолговатой кожаной сумки, густо обшитой бахромой, длинную трубку, и дикари стали курить её, передавая друг другу влево по кругу. Девушку поразило, как сильно изменились их лица во время курения. Казалось, их осветило изнутри неведомое таинственное сияние. Индейцы произносили иногда какие-то фразы, но она не понимала их смысла.
– О, священный дым, исходящий из трубки. Поднимись к Добрым Духам и испроси у них для нас Священную Силу, которая помогла бы нам удержаться на пути добрых дел. О священная трубка, помоги нам получить Силу, которую получали до нас многие добрые люди. О священная трубка, многие люди курили тебя, и ты ограждала их от ошибок. Озари нашу тропу… Принеси нам голос Невидимого… Научи…
Мари не понимала их слов и не понимала смысла церемонии, хотя дома она, конечно, слышала какие-то разговоры о том, что индейцы курят трубку и придают этому большое значение. Но всё, что касалось дикарей, всегда считалось в семье Дюпонов темой малоинтересной и чуть ли не пошлой. Туземцы жили в грязи, отличались кровожадностью, мыслили примитивно, гордились своей неуёмной страстью к воровству – одним словом, ничего хорошего благовоспитанные граждане о них не говорили. Единственным достоинством, которое Люсьен Дюпон признавал за дикарями, были их непревзойдённые охотничьи навыки. Следопыты от рождения, индейцы добывали столько пушнины, что отец Мари, скупая у них меха всего один раз в году, сумел наладить поставку пушного товара на Восток и в короткий срок сколотил приличное состояние.
Мари видела иногда туземцев на окраине Сен-Августина, где стояло здание торгового склада, она даже несколько раз подходила к их конусовидным жилищам, с интересом разглядывая индейских мужчин и женщин. Но те индейцы, плотно завёрнутые в одеяла, не имели ничего общего с мужчинами, в руки которых она теперь попала. Тех хоть и называли «краснокожими варварами» и «бестиями», всё же не выглядели ни дикими, ни опасными, они казались кроткими, вели себя молчаливо, сдержанно и вызывали жалость.
Зато эти… Ничего более жуткого Мари никогда не встречалось, если не считать Мерля Падальщика…