Белый Харбин: Середина 20-х

Мелихов Георгий Васильевич

Д. А. Борейко при моих словах картинно поднял одну бровь, Н. М. Обухов как-то облегченно заволновался и, идя ко мне со стаканом воды, говорил: "Пожалуйста, успокойтесь, вот, выпейте воды!" П. Н. Радищев удовлетворенно усмехнулся и повел своими мощными плечами!

Тут же, после краткого совещания, П. Н. пошел с оценками к директору института, а Н. М. продолжил экзамен. Минут через 10 П. Н. вернулся, и было объявлено, что М. Покровский и я получают среднюю экзаменационную оценку — "4 1/2". Мы ушли, а дальше все шло как "по маслу" — Д. А. Борейко никому не ставил меньше "4".

Когда, почти 16 лет спустя, я работал главным инженером в фирме "Лотар Маркс", а Д. А. был принят на работу в конструкторский отдел фирмы, я напомнил (конечно, беззлобно!) ему этот случай, но он сказал, что не помнит его!

Федор Федорович Ильин — инженер-архитектор,

в сферу его педагогической деятельности входили важные для нас, строителей, дисциплины: Строительное искусство, Архитектура, Архитектурные формы, Отопление и вентиляция, Водоснабжение и канализация. Перечень этих дисциплин показывает, какая ответственность возлагалась на Ф. Ф., и говорит о его работоспособности. И действительно, курсы читал он четко, чертил на доске просто мастерски, но создал какую-то невидимую границу в отношениях со студентами, я сказал бы, лишенную сердечности и простоты. Студенты уважали его, но не очень любили и в разговорах между собой называли "Фе-фа". Когда он курил, например, обращаться к нему с вопросами было бесполезно, на обращение следовал краткий ответ — "Я занят". Он был очень требователен к студентам, но его требования были справедливы. И вот с ним у меня с первых же шагов сложились "натянутые" отношения. Дело было в том, что на практических занятиях по строительному искусству Ф. Ф. требовал, чтобы задания выполнялись тут же — в аудитории. Я же снимал эскиз по заданию и чистовое вычерчивание делал дома. Конечно, это было не очень умно, я не экономил время, но я считал, что дома я могу выполнить работу аккуратно и чисто! Так я и продолжал не выполнять требования Ф. Ф., хотя студенты и говорили мне, что Ф.Ф. припомнит мне это! Первый "укол" я получил, когда мы перешли к более сложным заданиям по строительному искусству, — мое задание было "Запроектировать общественную уборную на 6 очков". Все студенты хохотали, а я почувствовал себя не очень уютно! Стало ясно, что на экзамене мне будет "жарко". И действительно, на экзамене Ф. Ф. спрашивал меня полный час и "выжал из меня все соки". Получил я "4" и решил, что больше "умничать" не буду. Потом, когда сдавалась "Архитектура", отношения у нас были уже более или менее нормальные, и хотя Ф. Ф. "гонял" меня по всему курсу, все же поставил "5".

"Торговлю Дальнего Востока" и "Политическую экономию" преподавал Коробов. Организацию счетоводства и промышленности — Якубов. Английский язык — Здыб.

О преподавателях остается сказать немного, поэтому отмечу несколько случаев из студенческой жизни.

К началу третьего курса у нас прибавились три студента: Петя Щелков (сын директор института), Борис Дистерло и Вася Агуров. Теперь с нами и "новичками" образовалась группа в 8 человек, а всего на курсе стало 16 чел. Вновь поступившие оказались отличными парнями! Правда, Вася Агуров, будучи в свое время студентом Института путей сообщения в Петрограде, после поступления к нам вначале "фасонил". Но это прошло после того, как на первой же репетиции по "Статике сооружений" П. Н. Радищев, "раскусивший" Васю, сказал ему: "Да, это Вы плохо представляете себе!" И поставил ему двойку! В будущем наша группа в 8 чел. оказалась как бы "ударной".

Теперь хочется особо поговорить об ученом, профессоре Николае Михайловиче Обухове. По образованию он был: инженером-механиком, инженером-гидравликом, инженером-электриком! — окончил три института! Вскоре после приезда из России он был назначен деканом Электромеханического отделения. У нас читал: Теоретическую механику, Гидравлику и гидравлические двигатели, Электротехнику слабых и сильных токов. Блестяще эрудированный лектор!

Вне стен института мне пришлось слушать его лекцию о р. Ангаре, в исследовании которой он принимал непосредственное участие. Лекция была в 1922 году, и теперь нужно просто поражаться всем данным и особенно его прогнозам о будущем этой реки! Тогда же все было просто откровением!

Деликатный и обаятельный человек — таким он остался в нашей памяти!

Хочется отметить его особую роль в одном случае. Я говорил уже о том, что в связи с преобразованием техникума в институт третий курс и особенно четвертый весной 1924 г. оказались сильно перегруженными.

На IV курсе намечены были следующие курсовые работы: расчеты и проектирование сквозной металлической фермы, деревянной фермы Гау, железобетонного железнодорожного моста, набережной на свайном основании, вычерчивание классических архитектурных ордеров, расчет кольцевой распределительной сети части

города (водоснабжение), краткие расчеты водяного и парового отопления и центральной вентиляции, эскизные проекты каменной и земляной плотины и расчет шлюзных ворот (Водяные сообщения).

Мои друзья, Миша и Сережа Покровские, и я начали планомерное выполнение курсовых работ с самого начала учебного года — с расчета сквозной фермы, попутно работая и над другими проектами. Работали напряженно, и к концу февраля у нас выполнено было многое. Другие же ребята начал раскачку только после Нового года и поэтому оказались в очень затруднительном положении.

Наш курсовой староста Володя Яценко-Хмелевский сказал нам, что так как курс не может справиться со всеми работами, то решено обратиться в деканат с просьбой об отмене части курсовых работ. Мы трое ответили, что будем протестовать против отмены работ, так как считаем, что в институте нужно получать максимум всяких знаний. Заявление в деканат все же было сделано, и декан П. Ф. Козловский начал тщательную проверку степени выполнения работ — для доклада Академическому совету института.

И вот что сказал нам после заседания совета Петя Щелков (как я уже говорил, сын директора института), славный и замечательно толковый парень, но с небольшой ленцой: "Батька рассказал мне, что было на совете. После доклада П. Ф. и обсуждений, когда большинство склонялось к тому, чтобы отменить часть работ, Н. М. Обухов (декан Электромеханического факультета) спросил: "А сколько сделано у студентов Покровских и Мелихова?"

П. Ф. ответил, что 75 % (у других было 15–25 %). На это Н. М. сказал: "Я бываю три раза в неделю в опере и постоянно вижу там этих студентов. Если другие студенты танцевали в это время, то и они могли выполнить задания. Я считаю, что никаких поблажек не должно быть!" Мнение Н. М. оказалось решающим…

Через день приказ по институту объявил, что все работы IV курса должны быть выполнены к 15 апреля. Не выполнившие не будут допущены к курсовым экзаменам (т. е. оставлены на "второй год"). Ребята дневали и ночевали в институте, а все задания выполнили! Все обошлось благополучно. Нужно сказать, что наша, сама по себе сложившаяся группа в восемь студентов успешно сдала и курсовые работы, и экзамены".

Это, конечно, лишь краткие выписки из воспоминаний моего отца, посвященных его юности и учебе в ХПИ, который он окончил всего 22 лет от роду. Однако и они, вполне объективно, рисуют русскую профессуру, стоявшую 80 лет тому назад у истоков сегодняшнего Харбинского технологического института, как цвет русской интеллигенции, как высокообразованных, добросовестно относившихся к своему нелегкому труду людей, людей всесторонне развитых, не чуждых литературе и искусству. Самое же главное, на мой взгляд, это то, что они высоко несли за рубежом знамя передовой русской технической мысли, заложили славные традиции Харбинского политехнического института и других вузов Китая и внесли тем самым свой вклад в русско-китайское и советско-китайское сотрудничество. Забывать об этом — недостойно.

Но посетивший институт в 2000 году — в год его 80-летия — наш соотечественник, тоже выпускник ХПИ, Петр Зверев с горечью отмечает в своем отчете, что "остался на душе осадок: ни в одном выступлении не была отмечена роль и инициатива по созданию ХПИ виднейших представителей России" (см.: Зверев П. 80-летний юбилей ХПИ // НСМ, июнь 2000, № 76, с. 2). То же относится, замечу, до сих пор и к экспозиции Музея ХПИ, который я посетил еще в 1990 г.

Русскими, китайскими и японскими историками должна быть написана правдивая книга "Харбинский политехнический институт". Это должна быть и объективная книга. Китайская народная мудрость говорит: "Когда пьешь воду, не забывай об источнике!" Нельзя, стыдно для сегодняшней китайской администрации ХТИ "забывать", что прочная основа этого высшего учебного заведения — сегодняшней славы Китая — была заложена в 1920 г. именно русской администрацией и русской профессурой. И преподавание в нем, пока эти профессора не подготовили себе китайскую смену, тоже добрых два десятка лет велось на русском языке, и только с 1954–1955 гг. перешло на китайский.

В 1937–1945 гг., когда институт находился в японских руках, он тоже не стоял на месте и развивался. Его окончили многие японские и китайские студенты. Вот почему сегодня на всех торжествах института японская делегация — самая большая.

Китайская поговорка гласит: "Ладонью не закрыть солнца!" Я надеюсь, что все это непременно будет со временем отражено в истории института и в его музее. Вот это было бы, действительно, настоящим памятником замечательному высшему техническому учебному заведению и его русским профессорам.