Белый индеец
Шрифт:
Алан де Грамон подумал: «А вдруг правы те, кто утверждает, что герцог впадает в детство?»
Но генерал тут же доказал, что все еще находится в здравом уме:
— Начинать сейчас кампанию против Бостона или Нью-Йорка было бы для нас самоубийством. Следовательно, мы не должны идти на врага. Напротив, нам следует заманить англичан сюда. Их много, и они вполне могут решиться на такой шаг.
— Что же мы этим выиграем, генерал? — От презрительного тона не осталось и следа.
— Англичанам недостает нашей дисциплины, а их ополченцы не привыкли
Под конец Алан де Грамон начал понимать замысел генерала.
— И те, кто останется в живых, вздумают штурмовать неприступную Цитадель! — воскликнул он.
— Когда же англичане будут отступать, а им придете это сделать, — развил свою мысль герцог Вандомский, поглядывая на пылающие в камине дрова, — я уверен, вы и ваши индейцы сумеете доставить им массу неприятностей.
Глаза Грамона блеснули.
— Мои гуроны не будут отсиживаться в кустах, и оттава не замедлят последовать их примеру. Мы убьем, по меньшей мере, вдесятеро больше англичан, чем погибнет французов при штурме Цитадели!
— Таким образом, все наши проблемы будут решены, заключил герцог. — Англичане будут не в силах защищать Бостон или Нью-Йорк, и, когда мы добьемся своего, уверен, даже эти сонные тетери в Париже поймут, какие возможности открываются перед нами на этой земле.
— Блестящий план, генерал, — с восхищением сказ Грамон. — Поздравляю вас, и не буду терять времени. Первым делом нужно вынудить англичан выступить в поход.
— Очень хорошо, полковник, но будьте осторожны.
— Осторожен?
— Иногда ненависть к врагам мешает вам правильно оценивать положение дел. Постарайтесь не задевать ирокезов. Они получают оружие из Бостона и форта Олбани, что делает их вдвойне опасными. Если индейцы вышлют крупные силы в помощь английским колонистам в поход на Квебек, благополучный исход всей операции окажется под угрозой срыва.
Алан де Грамон пришел в ярость:
— Никакие ирокезы, даже сенеки, не справятся с моими гуронами!
Старик покачал головой:
— Не буду спорить, но не хотелось бы проверять ваше утверждение на деле, полковник. Если сотни сенеков и могауков выйдут на тропу войны вместе с англичанами, все пропало. Я запрещаю вам трогать ирокезов.
После безвременной кончины Агнесс Хиббард, в случаях, когда требовалось приготовить пищу для важных гостей, Милдред Уилсон стряпала сама, проводя по несколько часов у плиты. В этот вечер, направляясь в обеденный зал, хозяйка встретила в коридоре сына.
Глаза Джефри блестели, он еле стоял на ногах, и Милдред с первого взгляда поняла, что он побывал в баре Хаггерти в форте Спрингфилд. Владелец заведения неохотно принимал Джефри, но из-за высокого положения полковника Уилсона Хаггерти не мог отказать его сыну.
— Ты опять где-то шатался весь день, Джефри? Отец хотел, чтобы ты помог ему собрать тыквы и поздний маис.
— У него и так хватает рабочих рук, — ответил сын, пытаясь проскользнуть
Мать продолжала преграждать ему дорогу:
— Я хотела просить отца, чтобы он поговорил с тобой, но сейчас он занят более важными делами, и я не стала отвлекать его.
Милдред часто задумывалась, как случилось, что их с Эндрю сын вырос таким безответственным. Он не мог найти себе занятия здесь, на границе, и одно время Милдред хотела отослать его в Лондон, где он взрослел бы вдали от пьянства, игры и распутства. Но что-то в душе противилось этому, и Милдред по-прежнему держала Джефри дома, надеясь, что когда-нибудь случится чудо и сын станет другим человеком.
— Если ты больше ничего не хочешь мне сказать, мамочка, — проговорил Джефри, — то я лучше пойду в свою комнату.
— Ради бога, — тихо отозвалась Милдред, — и оставайся там весь вечер. Ты не подходишь для общества наших гостей. Твоему отцу и мне надоело извиняться за твое поведение.
Не прошло и получаса, как к дому Уилсонов подъехал бригадный генерал Пепперелл. Том Хиббард отвел его лошадь в конюшню, а Эндрю Уилсон проводил генерала в изящно убранную гостиную, где его сердечно приветствовала Милдред, одетая в одно из лондонских платьев.
Пепперелл предпочитал белое вино более крепким напиткам. Он уселся перед огнем с бокалом в руке.
— Такие женщины, как вы, мадам, подают пример трусихам, не желающим селиться на границе.
— Мы с Эндрю и не мечтаем о другом доме, генерал.
— К несчастью, многие напуганы возобновившимися нападениями индейцев. Везде, где мне пришлось побывать, от Нью-Гэмпшира до Коннектикута и Нью-Йорка, люди ведут себя одинаково. Те, у кого есть дома и хозяйство, отказываются уезжать, но вновь прибывшие точно так же отказываются жить на границе. Люди боятся.
— Я не имею права упрекать их, — сказала Милдред. — Если бы не моя вера в Эндрю и милицию, которой он руководит, форт Спрингфилд не представлялся бы мне безопасным местом.
Эндрю Уилсон посмотрел на генерала:
— Что интересно, Билл, все нападения заканчиваются одинаково.
— Вот именно. Один или двое убитых, один или два сожженных дома, пленников не берут… Такие операции сами по себе бессмысленны.
— Терпеть не могу обвинять тех, кто, скорее всего, ни в чем не виноват, — ответил Эндрю. — Но такое впечатление, что нам бросают вызов. Причем умышленно.
— Совершенно верно. Одно время я подозревал сенеков и могауков, предполагая, что наше оружие подстегнуло их наглость, но почерк этих нападений не подходит никому из ирокезов. — Генерал покачал головой. — У них свои представления о чести. Мы не давали им повода нападать на наши поселки и убивать наших людей.
— Судя по описанию, — подхватил полковник, — нападавшие похожи на гуронов. Но у них нет веских причин уходить так далеко от своих земель, только чтобы потревожить нас.
Генерал Пепперелл встал, внимательно глядя на хозяина дома: