Белый континент (с илл.)
Шрифт:
Антон замялся, раздумывая, стоит ли намекнуть Отсу, что при таких тренировках пони запросто могут и не дожить до весны, но главный специалист по лошадям уже махнул на него рукой и пошел дальше, дергая Кристофера за узду и тихо ругаясь. Омельченко решил, что это можно считать согласием на завершение работы с Боунзом, и потянул уставшего пони назад, к стойлам. Измученная лошадь, почувствовав, что скоро она окажется в тепле, быстро воспряла духом и охотно зашагала вслед за своим проводником, с каждым шагом все резвее переставляя ноги.
Возле входа в конюшню их ждал Скотт, державший понуро свесившего голову Джию — пони рвался домой, но начальник экспедиции не спешил открывать перед ним вожделенную дверь. Увидев,
— Вот же бешеные! — возмутился Скотт и шагнул было в распахнутую дверь следом за непослушными лошадьми, чтобы развести их по стойлам, как вдруг за его спиной послышался истошный вопль Отса:
— Роберт! Осторожнее!!!
Скотт и Омельченко обернулись и, не сговариваясь, прыгнули в разные стороны — подальше от распахнутой двери конюшни, к которой галопом, поднимая фонтаны снега, несся злобно фыркавший Кристофер. Лоуренс Отс лежал в сугробе в десятке шагов от дома и гневно грозил улепетывавшему пони кулаком — должно быть, он пытался остановить буяна, но не смог бежать так быстро и упал. А Кристоферу было на это наплевать: он дождался, пока дверь конюшни откроют, сумел вырваться из державших его рук, успел добежать до своего жилища до того, как его снова заперли, и теперь с гордостью занял свое стойло с явным намерением ни за что больше его не покидать.
— Вот же стервец! — прокомментировал случившееся Отс, заходя вслед за Робертом и Антоном в конюшню и показывая им клок меха, который Кристофер все-таки выдрал из его шубы. «Стервец» в ответ снова зафыркал из своего угла — угрожающе и в то же время с нескрываемым торжеством.
— Целый час делал вид, что стал паинькой, во всем меня слушался, а как только вы открыли дверь — сразу цапнул за руку и бегом сюда! — продолжал сокрушаться Лоуренс, изучая прореху на рукаве. — Все рассчитал, понял, что вы не успеете дверь захлопнуть, и меня потащил по тем ледышкам, о которые мы все время спотыкаемся!..
— А на лекции вы говорили, что умом лошади могут сравниться разве что с политиками, — не удержался от того, чтобы немного поиронизировать, Антон. Отс приподнял покрытые инеем брови, смерил «друга из России» снисходительным взглядом и, ничего не сказав, вышел из конюшни. Скотт тоже посмотрел на конюха укоризненно.
— Лоуренс — очень большой знаток лошадей, — сказал он жестко. — Убедительно вас прошу больше не делать ему таких замечаний.
Он тоже вышел на улицу и, увидев, что остальные дрессировщики как раз ведут еле переставлявших ноги пони мимо входа в стойла, замахал им руками:
— Все, на сегодня хватит! Тащите их сюда!
Пони с трудом добрели до своих «квартир» и с жадностью набросились на солому и прессованную пшеницу, которыми Антон наполнил их кормушки. Убедившись, что все лошади заняты едой и не собираются ложиться на пол, полярники оставили их одних и отправились в дом. Скотт ушел последним, недовольно скрипя зубами — его любимые животные, милые и симпатичные пони с лохматыми гривами словно специально задались целью подвести его. От семнадцати животных, с которыми он прибыл в Антарктиду, уже осталось только десять. Остальные не выдержали осенних походов по устройству складов: некоторые умерли от холода и истощения, некоторые провалились под треснувший во время одного такого похода лед. А десять выживших пони то болели, то слишком быстро уставали и почти всегда отказывались слушаться. И ведь это на них Роберт возлагал главные надежды, если моторные сани не будут работать как следует!
Он уже подходил к входу в жилище полярников, когда взгляд его упал на один из особенно высоких
Глава XXI
Антарктида, 80° ю. ш., 1911 г.
Оскар Вистинг быстро разворачивал упакованный в несколько шерстяных рубашек и укутанный сверху шубой примус, уверенный, что разжечь его этим вечером ему точно не удастся. Делать это в толстых меховых варежках было страшно неудобно, но о том, чтобы снять их, не могло быть и речи — с каждым днем после выезда из Китовой бухты мороз становился все сильнее, и теперь температура воздуха снова была минус пятьдесят шесть градусов, а в компасах замерз спирт. Вряд ли примус, который в последний раз зажигали утром, много часов назад, сохранил в себе хоть каплю тепла… и хоть каплю не затвердевшего на холоде керосина. Это было невозможно физически, и Вистинг уже приготовился к тому, что отогревать керосин в примусе придется до глубокой ночи, все это время выслушивая недовольные понукания замерзших и мечтающих о горячем молоке товарищей.
Он развернул последнюю мягкую рубашку, встряхнул примус и отчетливо услышал, как внутри что-то плещется. На радостный вопль Оскара сбежалась вся группа путешественников и несколько собак, но, узнав, в чем дело, Амундсен быстро пресек всеобщее веселье.
— Вот когда подогреешь молоко, тогда нас и позовешь, — заявил он Вистингу и вместе с шестью остальными полярниками вернулся к сгруженным с саней ящикам.
Вистинг со вздохом подумал о том, как сейчас хорошо на Фрамхейме Линдстрему — тепло, не нужны никакие рукавицы, и никто не ругает приготовленную им еду и не ворчит, что сухое молоко плохо растворяется в кипятке и что у них в кружках плавают комки… Потом он вспомнил, как выполнял обязанности повара осенью, после высадки на барьер, пока Линдстрем еще жил на корабле, и ему стало еще тоскливее. Как тогда было тепло — и в палатках, и даже на улице! Как всем нравились приготовленные им блюда из мяса пингвинов и чаек — жестковатого, но единогласно признанного деликатесом. Как он замечательно придумал делать из сухого молока густой сливочный соус, вкусный и нежный, без единого комочка…
Полярник закусил губу и принялся в третий раз поднимать упавшую на снег спичку, которую ему никак не удавалось зажечь. Пальцам было холодно даже в варежках, и они отказывались слушаться своего владельца, а воспоминания о вкусных горячих обедах и ужинах, на которые в ближайшие дни группе рассчитывать не приходилось, усилили его голод до невозможности. Сейчас бы он съел все, что угодно, лишь бы эта еда была горячей! Но от горячего его отделяла просто непреодолимая преграда в виде не желающей зажигаться спички! А друзья уже заканчивали оттаскивать к сложенным здесь летом припасам новые ящики: скоро они сделают всю работу и потребуют молока, которое должно быть к этому времени готово!