Белый мыс
Шрифт:
Единственное учреждение, куда может ходить безработный, не испытывая возрастающей с каждым шагом неловкости, единственное место, где можно получить что-то даром, не попрошайничая, – это городская библиотека.
Оке прошел в общий читальный зал погреться и просмотреть свежие газеты. Рабочая пресса писала под большими заголовками об исходе выборов в Испании. Коммунистические газеты сообщали о блестящей победе над реакцией. Партии народного фронта – коммунисты, социал-демократы и левые – собрали абсолютное большинство, получив в кортесах [42] 278 мандатов из 473. Анархисты и синдикалисты, пользующиеся значительным влиянием среди рабочих,
42
Кортесы – наименование парламента в Испании.
Героические горняки Астурии избрали известную революционерку Пассионарию [43] и еще одного коммуниста. Коммунистическая партия, ранее не имевшая представителей в парламенте из-за террора и несправедливой избирательной системы, получила 14 мандатов.
Закрытые было помещения рабочих организаций открылись вновь; перед мадридскими тюрьмами проходят массовые демонстрации с требованием освободить 30 тысяч политических заключенных, томящихся в застенках страны.
43
Пассионария – псевдоним Долорес Ибаррури, генерального секретаря компартии Испании.
Многие известные фашистские лидеры провалились на выборах. Сын бывшего диктатора Примо де Ривера, выставивший свою кандидатуру в восьми провинциях, нигде не был переизбран.
Энтузиазм корреспондента, отчетливо пробивавшийся сквозь сухие факты телеграммы, заразил Оке. Есть еще в мире места, где дела идут так, как надо!
Но Испания – это так далеко, да и что он, собственно, знает об этой стране? Хотя у него хорошая зрительная память и он может в любой момент изобразить на бумаге контуры Пиренейского полуострова, его познания о внешнем мире явно оставляют желать лучшего.
Кастаньеты, жаркие ночи,Красное как кровь вино…Кружевные Мантильи вокруг темных женских головок. Трубадуры под озаренными луной балконами, тореадоры на арене цирка, залитой ярким южным солнцем… Нет, подлинная жизнь Испании заключается, конечно, не в этом.
Что он учил в школе? Мадрид – столица, расположен в центре страны на горном плато. На северном побережье имеется город Бильбао – промышленно-торговый центр с лежащими поблизости богатыми железными рудниками. И еще одна строчка, которую было одинаково трудно заучить и забыть.
«Эбро, Дуэро, Тахо, Гвадиана и Гвадалквивир».
Если он хочет узнать побольше, нет ничего проще – надо только пройти в главный зал библиотеки: громадный цилиндр, полный красных книжных корешков и той особой тишины, которая возникает, когда много людей старается тише говорить и ходить.
Путевые очерки об Испании имелись во множестве. Они содержали много живописных деталей из так называемого народного быта, но мало говорили о повседневной жизни рабочих и крестьян. Оке без труда узнал типичный туристский подход к пейзажам и людям, к которому с детства научился относиться с недоверием, и перешел в зал исторической литературы.
«Чтобы узнать настоящее, надо начинать с изучения прошлого», – гласил один из любимых афоризмов Хольма.
Оке чуть не заснул над громадными фолиантами о королях и предводителях ордена иезуитов, о войне за испанское наследство, с ее хаосом событий и имен. Начав с походов и интриг на испанской земле англичанина Мальборо и австрийца Евгения Савойского, [44] он обратился к
44
Мальборо (1650–1722) – английский полководец и политический деятель. Евгений Савойский (1663–1736) – австрийский полководец и дипломат.
Перед тем как уходить из библиотеки, он еще раз заглянул в общий читальный зал и немало удивился, увидев Акселя с французской газетой в руках:
– Ты сегодня не на уборке снега?
– Жетоны на этот вид работы есть не только у меня, а еще примерно у восьми тысяч человек. Сегодня утром имелось работы всего лишь для двух тысяч, – ответил Аксель, откладывая газету.
– Где ты научился французскому? – продолжал удивляться Оке.
– В латинской гимназии… Да уже почти все позабыл.
Сдержанные ответы Акселя не располагали к дальнейшим расспросам. Они прошли вместе в сторону Каммакаргатан, беседуя на более общие темы; на углу Аксель предложил Оке пройти с ним немного по Дроттнинггатан.
– Я теперь поселился в холостяцкой гостинице в Сёдэр. А тебе только полезно прогуляться перед сном.
Оке успел нагуляться досыта за день, но не хотел расставаться с товарищем. Ему вдруг стало невмоготу оставаться наедине со своей неуверенностью и притаившимся страхом. Все же около Шлюза он остановился, намереваясь повернуть обратно.
– Пойдем заглянем в гавань. Там тихо, спокойно, можно поговорить, – настаивал Аксель.
Портовые здания хмуро глядели темными окнами, под заснеженными брезентами на пристанях лежали горы товаров, высоко к небу вздымались железные руки подъемных кранов, неподвижные, словно деревья в морозную ночь.
Аксель глянул на часы Мореходного училища:
– Мне нужно быть в гостинице до десяти вечера, так что еще есть время. Приходить слишком рано мне тоже не улыбается. В нашей комнате двадцать коек, воздух такой, что хоть ножом режь. – Он передернул плечами и продолжал, словно споря с самим собой: – Бывает, конечно, еще хуже. Прошлой осенью я целый месяц прожил в штабеле досок. Устроил себе логово – постелил газеты и два одеяла, так что замерзнуть насмерть не мог. И все-таки каждый раз, когда я заползал в эту сырую нору, у меня в груди словно лед намерзал… А как на всю ночь зарядит дождь – тут уж не до сна. Так что было время поразмыслить… На таких, как Геге, держится вся наша организация. А я, наоборот, сам держусь только благодаря ячейке. И так проходит молодость… Живешь – лишь бы день убить. Настоящая мокрица под камнем! Хуже всего, что к этому привыкаешь. В конце концов уподобишься оборванцам в порту с их единственной мечтой в жизни: чтобы сегодня пришло достаточно «торговцев» с полугнилыми фруктами и можно было заработать на разгрузке на пол-литра и на девку в субботний вечер.
Оке искал, что возразить, чтобы защитить товарища и самого себя от безнадежного пессимизма, но что мог он сказать Акселю с его многолетним опытом унижений, голодного и бездомного существования?
Впрочем, похоже было, что Аксель вовсе и не ждет от Оке никаких высказываний. Он явно испытывал облегчение от возможности излить душу молчаливому слушателю.
– Мы твердим, что безработица доказывает нежизнеспособность капитализма. Не вернее ли будет несколько видоизменить эту формулировку? Разве капитализм может вообще существовать без безработицы? Как ни говори, для капиталистов только удобнее, что постоянно имеются люди, которые торчат у заводских ворот и клянчат работы. При таком положении легче заставить тех, кто стоит у машин, мириться с низкой заработной платой. Можно запугать их до такой степени, что они будут молча глотать все и подчиняться. Экономисты называют нас резервной рабочей силой. Как это звучит порядочно и научно! Для них мы не люди, а только цифры в статистике. Занимайте свое место в цифровых колонках и помалкивайте!