Белый отель

Томас Джон

Обследовав ее, я понял, почему мой коллега не захотел отказаться от поиска органического субстрата ее симптомов. Я был поражен определенностью, с какой моя пациентка описывала характер своих болей: такого рода ответов мы привыкли ожидать от пациента, страдающего от органического заболевания – если только он вдобавок не неврастеник. Истерик склонен описывать свою боль неопределенно и отзывается на стимуляцию болезненной области скорее выражением удовольствия, нежели страдания. Фрау Анна, напротив, спокойно и точно указывала, что у нее болит: левая грудь и левый яичник; она вздрагивала и отклонялась при осмотре.

Сама она была убеждена, что ее симптомы носят органический характер, и была разочарована тем, что я не мог установить их причину и вылечить ее. Моя собственная растущая убежденность в том, что я,

несмотря на видимость обратного, имею дело с истерией, укрепилась, когда она призналась, что страдает также и галлюцинациями беспорядочного и пугающего характера. Она боялась рассказывать об этих «бурях в голове», так как ей казалось, что это равносильно признанию в том, что она сумасшедшая и должна быть изолирована от общества. Я сумел уверить ее в том, что галлюцинации, равно как боли и затрудненное дыхание, ни в коей мере не являются признаком слабоумия; что, учитывая непокорную природу реальности, даже самый здоровый разум может стать жертвой истерических симптомов. После этого она стала держаться немного раскрепощеннее и рассказала мне кое-что об истории своей болезни и о своей жизни вообще.

Она была вторым ребенком и единственной дочерью родителей среднего достатка. Ее отец происходил из семьи российских евреев купеческого сословия, а мать – из культурной польской католической семьи, обосновавшейся на Украине. Поженившись вопреки расовым и религиозным барьерам, родители фрау Анны отстояли свои собственные либеральные идеалы, но вследствие этого брака оба они оказались отсеченными от своих семей. Единственным близким родственником, не отвернувшимся от них, была тетя пациентки (с которой она теперь жила), сестра-близнец ее матери. Эта женщина вышла замуж за преподавателя языков из Вены, тоже католика, с которым познакомилась во время его пребывания на конференции в Киеве, родном городе сестер. Таким образом, сестры были вынуждены жить вдали друг от друга, но их тесная связь не ослабевала.

Из-за преданности сестре тетя фрау Анны также стала все больше отчуждаться от своей семьи, за исключением отца, который переехал к ней жить, когда состарился. У пациентки было такое чувство, что ее жизнь обеднена этим семейным расколом. Родственников ее собственного поколения, которые могли бы это возместить, у нее тоже было немного. Мать ее родила сына вскоре после того, как вышла замуж, а Анна появилась на свет пятью годами позже. Тетя, к ее огорчению, оставалась бездетной.

Пациентка сохранила самые теплые воспоминания о матери. Та была красива, склонна к творчеству (писала недурные акварели) и импульсивной веселости. Она была добра именно по-матерински. Если у нее и случалось плохое настроение, обычно вызванное осенней или зимней погодой, то, избавившись от него, она еще больше баловала своих детей. Вместе с отцом Анны они составляли превосходную пару. Отец также обладал огромной энергией и обаянием, и девочка его очень любила, хотя и жалела, что он так часто бывает занят. Лишенный родительской поддержки, он работал с неимоверным усердием, чтобы укрепить свое дело. Вскоре после рождения Анны он перевез семью в Одессу, где стал владельцем фирмы по экспорту зерна. Пожалуй, единственным занятием, способным отвлечь его от работы, был парусный спорт: он был счастливым обладателем превосходной яхты.

Каждое лето к ним, в их прекрасный портовый город, приезжали дядя и тетя пациентки. Девочка с нетерпением ждала этих визитов, которые, благодаря обыкновенным для Вены долгим летним отпускам, длились по нескольку недель. В присутствии гостей, да еще если погода благоприятствовала прогулкам на яхте, ее отец позволял себе на несколько дней оторваться от работы, становясь общительнее и доступнее; а мать буквально расцветала с одновременным появлением своей любимой сестры и солнца. Естественно, что ее сестра, сама бездетная, была очень привязана к своей маленькой племяннице. У тети был спокойный, уравновешенный характер. Одаренная пианистка, она предпочитала безмятежность музыкальной гостиной столкновению с буйством стихий, возможному на яхте. Дядя Анны не был таким домоседом, он был добродушен и весел, как и полагается дядям. Пациентка вспоминала о его склонности к шуткам: например, отправляясь на прогулку на яхте, он надевал белую офицерскую фуражку. Дядя и тетя значили для Анны очень много, будучи единственной ее «семьей», если

не считать родителей и брата, – а между нею и братом не было сильной привязанности.

Если бы я не знал о склонности взрослых идеализировать начало жизни, я поверил бы, что раннее детство пациентки не было отягощено ничем утомительным или неприятным, что все оно сводилось к строительству песчаных замков на пляже да скольжению на отцовой яхте – под голубым небом, мимо утесов черноморского побережья; и что это счастливое состояние длилось вечно. На самом деле эти счастливые и яркие воспоминания простирались лишь до пятого ее лета; потому что над ней уже нависала тень события, которое повлекло за собой безжалостное и неожиданное изгнание из рая, – смерть матери.

Мать ее имела привычку разнообразить зимнюю скуку, время от времени совершая поездки в Москву, – походить по магазинам, посетить галереи, побывать в театрах. Что касается Анны, то у нее в этих случаях было два утешения: отец оставался целиком в ее распоряжении, а мать всегда возвращалась нагруженная подарками. В тот год, как раз накануне Рождества, она не вернулась с долгожданными дарами. Вместо этого пришла телеграмма, сообщавшая, что отель, в котором она остановилась, уничтожен пожаром. Для незрелого ума Анны это означало лишь то, что матери не будет еще несколько дней. Но когда ее раздевали перед сном, няня расстроила ее своим плачем. Она долго не могла уснуть, думая, где же может быть ее мать, и слушая бурю, разразившуюся той ночью. Две из навязчивых галлюцинаций, преследовавших ее во взрослой жизни, – буря на море и пожар в отеле – явно связаны с этим трагическим событием.

Ее убитый горем отец теперь почти все свое время отдавал деловым операциям; в любом случае, он предпочитал общество своего сына, в то время уже достаточно большого для поддержания осмысленного разговора. Анна была оставлена на попечение няни и гувернантки. Тетя и дядя больше не приезжали, так как по печальному совпадению дядя спустя несколько месяцев тоже умер – от сердечного приступа. Доходы его как преподавателя были невелики, и его все еще молодая вдова была вынуждена продать дом, снять дешевую квартиру и зарабатывать себе на скудное пропитание уроками игры на фортепиано. Если не считать писем и присылаемых время от времени маленьких подарков, несчастная и обремененная заботами женщина перестала соприкасаться с детьми своей сестры. Ни она, ни отец пациентки не вступили в повторный брак.

Легко можно вообразить себе одиночество и страдания девочки, столь жестоко лишенной матери, покинутой (как, должно быть, ей это казалось) тетей и дядей и безразличной отцу. К счастью, о ней заботились здравомыслящие и преданные слуги, особенно ее гувернантка. В возрасте двенадцати или тринадцати лет Анна говорила на трех языках, не считая родного украинского, была знакома с хорошей литературой и выказывала недюжинные способности к музыке. Она очень любила танцевать и была принята в балетные классы при лицее. Это дало ей возможность заводить дружеские связи, и она, по ее собственному мнению, стала очень общительна и пользовалась всеобщей любовью. Таким образом, в целом она пережила утрату матери лучше, чем многие (если не большинство) из детей в подобных обстоятельствах.

Когда ей было пятнадцать, произошел неприятный случай, оставивший на ней свою отметину. Это был год политических волнений, восстания на флоте, беспорядков и уличных шествий. Пациентка вместе с двумя подругами опрометчиво отправилась в район доков, чтобы понаблюдать за происходящим. Из-за своей изысканной одежды и внешности они подверглись угрозам и оскорблениям со стороны группы повстанцев. Девочкам не причинили физического ущерба, но они были сильно напуганы. Еще больше пациентку задело отношение отца, когда она вернулась домой. Вместо того чтобы утешить ее, он стал холодно выговаривать ей за то, что она подвергла себя опасности. Возможно, он лишь скрывал свое огорчение и был на самом деле очень расстроен смертельным риском, испытанным его дочерью; но для девушки его враждебный вид стал окончательным доказательством того, что он ее ни во что не ставит. С той поры она отвечала молчанием на молчание, холодностью на холодность. Через некоторое время после этого эпизода она впервые столкнулась с дыхательной недостаточностью, которую стали лечить как астму, но безуспешно. Через несколько месяцев та исчезла сама по себе.