Белый щенок ищет хозяина
Шрифт:
Потом он все-таки решился подойти и лизнул угощение. Было вкусно.
Очень вкусно. Гораздо вкуснее, чем селедочные головы или сухие корки.
И сразу стало прохладнее. Щенок торопливо зализал мороженое. Девочка ушла уже далеко, и он заторопился следом. Он побежал за ней, потому что, во-первых, в руке у нее была очень вкусная еда, а во-вторых, он и сам не знал, зачем бежит.
Вдруг раздался грохот, и рядом упал железный обруч. На обруч была надета сетка, и щенок чуть-чуть не попал под нее. Он услышал
Ужас хлынул на щенка. Он завизжал и бросился от страшных людей, от ящика, от сетки. У него шумело в ушах. Шумело так же страшно, как в тот раз, когда щенок падал из дома на колесах.
Он бежал, спасался. Мчался к тому человеку, который только что звал его и кормил. Больше некуда было бежать. Девочка бросила сумку и схватила щенка. Он был тяжелый. Девочка держала его поперек живота.
— Лена! — сказала мама.
Подбежали двое с сеткой. Щенок прижал уши, закрыл глаза и решил, что сейчас умрет.
— Ваша собака? — спросил громкий и сердитый голос.
— Моя, — сказала девочка.
— Ваша? — переспросил голос уже не так громко.
— Вам ответили, — сказала мать девочки.
— Незачем тогда отпускать, — проговорил сердитый человек. — Ошейника к тому же нет. Откуда знать, что она не бродячая?
— И кормить бы следовало щенка-то, — добавил другой тоже сердито. — Шкура да ребра. Владе-ельцы…
Они ушли. Девочка поставила щенка на тротуар. Лапы у него подгибались, и он сел.
— А все-таки нехорошо, — сказала девочке мама. — Мы их обманули.
— Но они содрали бы с него шкуру!
— Почему же? Его бы, наверное, выкупили.
— Кто?
— Тот, чей щенок.
— По-моему, он ничей, — сказала девочка. — Видишь, какой он худой.
— Вижу. Но обманывать все равно нехорошо.
Девочка упрямо тряхнула волосами:
— А я и не обманывала. Щенок на самом деле будет мой.
— Лена! Мы же спешим на поезд. Щенка не пустят в вагон.
— Ну, что ж, — вздохнула она. — Пусть будет мой, пока идем до вокзала. А потом снова станет ничей… Пойдем!
И щенок пошел. Он боялся, что снова появятся люди с сеткой.
Но шли вместе они недолго. У вокзала щенок снова остался один. Девочка махнула сумочкой, и он отстал. За решетчатым забором сердито кричали тепловозы.
Щенок побежал обратно. Ему хотелось скорее забраться под ящики, чтобы никого не видеть и никого не бояться. И еще ему хотелось вспомнить Руки. Руки человека, которого он любил и не боялся никогда.
ЗАГОВОР НЕ ОСТАЛСЯ В ТАЙНЕ
На той самой поляне, где три дня назад совершилось изгнание Уголька, сидела теперь Митькина компания. Сидели все, кроме Шурупа. Шуруп не мог сидеть от возбуждения. Он
— Там камень, там дерево. Сверху крыша, а кругом фанера, а внизу у них яма. И не видно нисколечко, кругом ветки, а…
— Заткнись, — хмуро перебил Митька. Шуруп хлопнул губами и заткнулся.
Митька сказал:
— Шуруп ты и есть Шуруп. И язык у тебя шурупистый. Не трещи ты и не дергайся. Блохи, что ли, накусали? Вот дам сейчас…
Шуруп хнычущим голосом объяснил:
— Лежишь в этой засаде, лежишь, а сверху иголки на ветках. А снизу колючки всякие. А по спине муравьи бегают, щиплются. Задергаешься.
Один муравей в нос залез, а чихать нельзя, а то услышат. Я чуть не лопнул, а он все не вылазит…
Митька перестал слушать болтовню Шурупа и сказал братьям Козловым:
— Значит, там штаб-квартира. Ясно?
Старший брат Валентин подумал и ответил:
— Ясно. А какой штаб?
Младший брат Глеб тоже сказал, что ясно, и тоже спросил:
А почему квартира?
Митька долго и с сожалением смотрел на Козловых из-под косого казацкого чуба. Он не ответил.
— Что у них там в хибаре этой? — спросил он Шурупа.
— Копья всякие. Веревки. Бумаги какие-то. Дубинки из камней. Они ушли, а я поглядел. А потом она одна опять пришла, а я убежал, а когда…
— Кто она? Дубинка?
— Да нет. Та девчонка, которая тебя в пузо головой…
— Тебя о деле спрашивают, — сухо сказал Митька. — О чем они говорили? Слышал?
Шуруп набрал воздуха, чтобы выпалить все, что слышал, но тут выразил свое мнение Валентин:
— А чего сидим? Пойдем, наложим по шеям. И штаб ихний развалим. И айда в городки играть.
Митька снова кинул взгляд из-под чуба и сказал:
— Когда вас лбами стукнули, я думал, поумнеете.
Валентин стал дышать медленно и тяжело. Глеб поразмыслил над Митькиными словами и предложил:
— Может, нам тебя стукнуть? О корягу?
— Сразу поумнеет, — пробормотал Валентин. — …коряга, — добавил Глеб.
Митька не ожидал от глупых братьев такого остроумия. Растерялся и даже не стал в ответ ругаться. Только сказал:
— Ну и пни вы, Козловы. Ну, надаем по шее. Ну, сломаем все. Мы по шее, они по шее… Разве это интересная жизнь?
— Разве интересная? — поспешно поддержал Шуруп. — Зачем у них ломать? Помириться лучше и…
— Я тебе дам помириться, — хмуро пообещал Митька. — Они нас лупят, а мы мириться пойдем? Ну, иди, иди, Шурупина, мирись. Они тебя в охотники примут, топорик дадут. Только нам ты, Шуруп, не попадайся. Понял?!