Белый Север. 1918
Шрифт:
— Так вам помощь Антанты нужна? При чем же тут этот Чаплин?
— Да как бы тебе объяснить, Максимко… — Миха тяжело вздохнул и почесал в затылке. — Большевиков-то мы и без всякого этого «Союза возрождения» сковырнуть можем. Они у нас на Севере силы никогда не имели, так, латыши ссыльные между собой чего-то лопотали, по-русски не говорили даже. Сейчас, ясен перец, наприсылали из Москвы комиссаров, да сколько их — плюнуть да растереть. Три тысячи штыков у них, но все больше силком мобилизованные, что они, соседей своих станут резать по приказу пришлой сволочи? Да ни в жисть.
— Так за чем
— Ну свергнем мы большевиков, дык а дальше-то что, Максимко? Мы, поморы, для союзничков — туземцы, мумба-юмба. С нами они дел вести не станут. Зайдут в порт, склады свои эвакуируют — у них там много всего против немца хранится — и поминай как звали. Может, пограбят и понасильничают еще по дороге. А нам-то хлеб нужен. Военная помощь против Красной армии опять же. Мы даже железку своими силами не починим! Вот тут Чаплин и пригодятся. Он на подводной лодке британской служил, для англичан свой, союзник против немцев. Ему-то они сразу золото нашли на переворот, а нам бы медяшки не подали. Опять же, офицерье сейчас толпами на Север бежит от Советов. Организовать бы их для нашей защиты, но разве они нас, мужичье сиволапое, послушают? А в одиночку против большевиков не выстоять.
— Ясно-понятно… Дело говоришь! — одобрил Максим, припоминая, что одной из причин поражения Белого движения была его разобщенность и отчужденность от народа. И, похоже, эту тенденцию вполне реально переломить.
— А то ж! Мы, поморы, не лаптем щи хлебаем. За себя постоять умеем. Скоро познакомлю тебя с товарищами, сам увидишь!
Миха по-мальчишески улыбнулся, подскочил к зеркалу и принялся так и эдак натягивать картуз на круглую голову. Его никак нельзя было назвать красавцем, но живость и подвижность придавали ему определенное обаяние.
— Собирайся, темнее уже не будет. Пора к нашему, так сказать, вождю… Стрелять умеешь?
Миха забросил в ящик комода одежную щетку и оттуда же достал два револьвера, один протянул Максиму.
— Не доводилось…
Револьвер был довольно тяжелый, однако в руку лег как влитой — словно всегда там был. Вроде наган, припомнил Максим просмотренные когда-то в интернете картинки.
— Вот и мне не доводилось, — вздохнул Миха. — Предпочитаю мирную борьбу за права, того-этого, трудящихся. Но время такое… Чаплин велел при оружии быть. Простой солдатский наган. Говорят, надежная вещь. Смотри, предохранителя нет, надо курок взвести, вот эта штучка, и потом уже жать на спуск.
Вышли в душный летний сумрак. Максим больше не удивлялся ни отсутствию антенн, ни густо покрывающим улицы коровьим лепешкам. Сосредоточился на том, чтобы не плюхнуться в неудобных сапогах в воняющую навозом грязь. Поддевка сама по себе была довольно тяжелая, и предательски позвякивающие соверены еще больше отягощали ее. Максим их так и не пересчитал.
То, что Максим сперва принял за деревню, оказалось окраиной довольно большого города. Полчаса спустя начались мощеные булыжником улицы. В темноте белели каменные дома и церкви. В центре даже было уличное освещение, но эти районы Миха предпочел обойти — сказал, в основном их большевики и патрулируют.
Нужный дом тоже был на окраине, но ближе к центру, чем тот, возле которого они встретились. Миха открыл скрипнувшую калитку, подошел к единственному
— Рад видеть вас в добром здравии, господа, — впустивший их человек сдержанно улыбнулся. — Прошу вас, садитесь. Михаил Иванович, будьте любезны, представьте вашего спутника.
— Максим Ростиславцев, — коротко ответил Миха. — Тот самый связной, которого вы ждали.
— Рад знакомству, — Чаплин кивнул вежливо, хоть сам и не счел нужным представиться. — Как прошло ваше путешествие?
— Благодарю вас, вполне благополучно, — Максим порадовался, что на бизнес-тренингах научился быстро подстраиваться под стиль речи собеседника, «говорить с каждым на его языке». — Документы и золото при мне, позвольте вручить их вам…
Пока Чаплин читал письмо, Максим извлекал из-за уже вспоротой подкладки монеты и одновременно вполглаза разглядывал офицера. Отчасти из-за комичной фамилии, отчасти из-за отношения Михи он ожидал увидеть туповатого солдафона, вроде капитана Смоллетта из «Острова сокровищ». Но Чаплин выглядел серьезным и спокойным человеком. Ростом он был даже ниже Михи, но щуплым не выглядел, скорее жилистым и очень опасным. В острых чертах чисто выбритого лица сквозили энергия и уверенность в себе. Максим приметил на столе рядом с керосиновой лампой журнал на английском языке, раскрытый на странице с чертежами каких-то орудий.
— Превосходно, — Чаплин дочитал письмо и окинул столбики монет взглядом, но пересчитывать не стал. — Британия не оставила своего офицера! Я ведь на английской подводной лодке служил, вот и запросил у консула содействия в деле восстановления русской армии. Господин Ростиславцев, благодаря вашей храбрости мы теперь имеем все возможности для осуществления плана по свержению власти большевиков в Архангельске. В самом скором времени я и мои люди выдвинемся на вашу, господин Бечин, родину. Избавление от власти кровавых выродков уже близко. По иронии судьбы вчера в полуверсте отсюда, в особняке на Екатерининской Дворянской улице, посол США отказал наркому иностранных дел Чичерину в международном признании советского правительства. Поэтому американский дипломатический корпус также отбывает в Архангельск. Эта северная провинция обретает поистине историческое значение.
— Очень… того-этого… отрадно слышать, вот, — Миха сидел, не опираясь на спинку дивана, и неловко сжимал ладони коленями. — Историческое значение — это здорово, конечно, но нам бы гнид-большевиков скинуть и хлебушком на зиму разжиться. Но пускай будет и историческое значение. Почему нет.
— Однако, прежде чем мы отправимся в Архангельск, необходимо завершить здесь одно дело, — продолжал Чаплин. — Буду весьма вам благодарен за содействие, у меня тут всего три офицера. Из донесений наших агентов я узнал, что большевики, похоже, готовят провокацию. Как и много где, получить большинство в Советах через честные выборы они не могут, народ их не поддерживает.