Белый Север. 1918
Шрифт:
— Уверен, все, что вы сделаете, пойдет исключительно на пользу нашей многострадальной области и ее армии, — выдал положенную лесть Максим. — Бездействие губит нас. Уверен, и правительство, и генерал Миллер, если он вообще к нам прибудет, высоко оценят любую вашу деятельность.
— Что же, раз область в таком отчаянном положении, мой долг сделать для нее все, что только в моих скромных силах…
Максим уже не в первый раз сталкивался с подобным отношением со стороны военных. Они любили разглагольствовать, что соглашаются занимать высокие посты исключительно из чувства долга,
— Владимир Владимирович, вы, верно, намерены отдохнуть с дороги? — спросил Жилин. — Извольте, я провожу вас в ваши апартаменты.
— Ни в коем случае! День только на середине, — Марушевский энергично махнул рукой. — Отошлите на квартиру мой багаж. А я планирую прямо сейчас нанести визит французскому посланнику. После представлюсь командующему войсками области, генералу Айронсайду. Будьте любезны, сообщите ему о моем скором визите. Офицеров соберите завтра, в девять утра. После проведу смотр нижних чинов. А вы, — Марушевский обернулся к Максиму, — передайте вашему правительству, что я намерен представиться ему завтра в пять пополудни.
— Непременно, — кивнул Максим.
Новоиспеченный генерал-губернатор четко расставил свои приоритеты, ничего не скажешь.
— Ваш автомобиль подан, — сообщил Жилин. — Генерал Айронсайд предоставил его и водителя в ваше полное распоряжение.
— Мне не нравится то, что я успел увидеть, — говорил Марушевский по дороге к машине. — Офицеры невыправлены, почти никто не носит погоны! Солдаты и вовсе ходят огородными пугалами! Длинные волосы, небрежно надетые фуражки, невычищенная обувь…
Максим удивился про себя, что именно внешний вид своих подчиненных Марушевский считает основной их проблемой, но комментировать не стал.
— А вот и наш автомобиль! — Жилин распахнул дверцу.
— Ну что же, — Марушевский улыбнулся. — «В ворота губернского города N въехала небольшая бричка».
Максим усмехнулся и отметил недоумение на лице Жилина. Еще бы, ему-то не забивали голову Гоголем в советской школе…
* * *
Всю вторую декаду ноября союзники праздновали завершение Великой войны — Германия подписала мир в Компьене. Генерал Айронсайд приказал снарядить аэроплан, чтобы разбросать над вражескими позициями листовки с призывами сложить оружие — ведь немцы вышли из борьбы. Большевики ответили усилением огня.
Кажется, союзники наконец осознали неприятную правду: война в России выходит далеко за рамки Мировой войны. Никаких немецких инструкторов на большевистских позициях нет, а есть опытные офицеры бывшей Русской императорской армии. Одним из них был Николай фон Дрейер, двоюродный брат Чаплина. Еще во время августовского десанта союзников в Архангельск, пока большевики пытались защитить Мудьюг, он приказал затопить свой крейсер «Святогор» поперек фарватера в надежде перекрыть путь интервентам. Сейчас он находился под арестом и ждал суда — его адвокат подавал в Омск апелляцию за апелляцией, а юридическому отделу Директории было явно не до того.
Марушевский
На одном из совещаний Чайковский осторожно поинтересовался, каким будет порядок расчетов с союзниками теперь, когда мировая война закончена и общего врага более не существует.
— Я с уверенностью убеждаю союзное командование, что все наши долги будут оплачены из неисчерпаемых богатств России, — твердо ответил Марушевский. — Вы ведь понимаете, господа, что нет ничего важнее победы над большевиками в настоящий исторический момент?
— Так-то оно так, — вздохнул Чайковский. — Вот только, знаете ли, сдается мне, после победы у нас будет не возрождённая Россия, а долговое отделение…
Повисла неловкая пауза. Максим понял, что нужно очень быстро сменить тему — срачей ВУСО с Чаплиным ему хватило на несколько жизней вперед, не хотелось, чтобы у Марушевского с ВПСО отношения развивались по тому же сценарию. Второго прыжка из окна его ноги могли и не выдержать.
— Дело, о котором я хотел бы доложить, — начал Максим, и собравшиеся уставились на него с видимым облегчением. — Само по себе это незначительное уголовное преступление, однако в нем есть политический подтекст, весьма опасный в настоящих обстоятельствах…
— Прошу вас, рассказывайте, Максим Сергеевич, — подбодрил его Чайковский и пояснил для Марушевского: — Комиссар Ростиславцев никогда не отвлекает нас на незначительные происшествия. Раз он решил о чем-то доложить, значит, это важно. Очередная большевистская провокация?
Максим откашлялся:
— В том-то и дело… Напротив. То есть провокация, но с другой стороны. Третьего дня в доме одного из местных промышленников шел прием по случаю юбилея супруги хозяина. Был приглашен профсоюзный оркестр. Около полуночи один из гостей… следствию пока не удалось установить, кто это был… предложил исполнить гимн Российской империи. Гости предложение поддержали. Однако оркестр, состоящий в основном из умеренных социалистов, исполнять царский гимн отказался и начал собирать инструменты. Гости принялись настаивать. Оркестранты стояли на своем. Тогда завязалась драка… вернее сказать, музыкантов избили. Двое серьезно пострадали.
— Это ведь обычный, если называть вещи их именами, пьяный дебош, — недовольно сказал Марушевский. — Почему полиция не может разобраться своими силами? Выписать штрафы, собрать компенсацию в пользу пострадавших и закрыть дело? Зачем поднимать столь ординарный вопрос на правительственный уровень?
— Затем, что подобное происходит не в первый раз, — ответил Максим. — В городе всего один оркестр, и конфликты из-за требования исполнить «Боже, царя храни» в последние недели случались уже дважды, хотя до членовредительства дошло впервые. И вот список гостей, взгляните пожалуйста. Это отнюдь не никчемные прожигатели жизни…