Белый слон
Шрифт:
Как бы то ни было, Эванс лезть туда не собиралась и планировала зайти в лечебницу официально. Она двигалась вдоль стены до угла, где повернула в сторону дороги. Камеры видеонаблюдения, установленные на равном друг от друга удалении наверху забора, реагировали на движения и автоматически следили за ней. Каким образом кто-то в таких условиях умудрялся покидать территорию незаметно для персонала – было неясно.
Но зато у Эванс почти не оставалось сомнений в том, что кто-то именно из лечебницы, если уж не принимал участие в убийстве Маркуса, то хотя бы мог что-либо видеть. Верить,
Поднимаясь по ступенькам, Николь попыталась запоздало привести дыхание в норму. Внутри она поздоровалась с новым администратором и продемонстрировала удостоверение.
– Лифт по-прежнему барахлит? – осведомилась она.
– К сожалению, причины сбоев мы пока не устранили, – ответила та. – Приносим извинения за неудобство.
Администратор начала проверять в компьютере визиты Эванс по номеру её удостоверения. На секунду Николь ужаснулась, представив, что Управление закрыло ей доступ в лечебницу. Однако, похоже, до этого там особо никому не было дела. Даже неугомонному Маршаллу.
– Вы снова в девятьсот девятую? – спросила девушка. – Проходите, пожалуйста, по лестнице на самый верх.
Мачты в Фойе не оказалось. Николь не спеша поднималась по лестнице и думала, стоило ли ей вернуться к администратору, поискать парня самостоятельно или расспросить о нём у Дуарте. Последний вариант показался ей самым разумным, ведь Гектор мог знать что-то и о других пациентах, любой из которых мог оказаться возле дома Маркуса.
Эванс нащупала во внутреннем кармане диктофон и нажала на запись. Устройство в очередной раз предупредило писком о разряжающемся аккумуляторе.
При помощи карточки лейтенант открыла замок и, как и в первое своё знакомство с Гектором, увидела его сидящим за столом перед входом с наполненными безразличием ко всему по-акульи хищными глазами.
– А где Маркус? – спросил Дуарте. – И шахматы? Он придёт позже?
Поразмышляв с минуту у входа, стоило ли ему говорить, Эванс наконец закрыла створку и положила ключ-карту на край стола.
– Маркуса больше нет, – сказала она. – Даже не спрашивай, как это произошло. Больше я тебе ничего не скажу. Меня ты тоже видишь в последний раз.
На лице убийцы не читалось никаких эмоций. Казалось, он интересовался Кёнингом и шахматами просто ради того, чтобы поболтать, но в действительности они его не интересовали.
– Тогда присаживайся, – сказал он. – Поговорим в на прощание, тем более ты сюда зачем-то пришла.
– Мне кажется, тот, кто убил Маркуса, находится в этой лечебнице, – сказал Николь. – Это может быть Мачта?
– Кто это? – не понял или сделал вид, что не понял, Дуарте.
– Не важно, – вздохнула лейтенант. – Может, ты можешь рассказать, про кого-нибудь другого из здешних постояльцев? Есть ли тут те, кто может изготовить взрывчатку или склонен к агрессии.
– Тут только такие и есть, – отвечал Дуарте, скользя затуманившимся взглядом по шраму на лице Эванс. – Но я могу тебе рассказать другую историю, которая будет полезной. История не очень длинная,
– Я всё равно никуда не спешу.
– Тебе, должно быть, знакомы слухи о том, что я убил куда больше тех восьмидесяти семи почти за год?
Николь кивнула.
– Ну так вот это никакие не слухи, – продолжил маньяк. – Убийств куда больше, и официальная цифра – даже далеко не половина того, что я успел тогда только в одном Рош-Аинде.
– История точно связана с тем, что меня интересует? – уточнила Эванс.
– Связана, но пока ты интересуешься не тем, – заверил убийца. – Не перебивай. Помню осенью, уже прохладно было, в двадцатых числах ноября, я выследил одну молодую семейную пару. Они совсем ещё юные были, только начали жить вместе. Он работал в газете, а она продавала платья в бутике…
– Эти подробности имеют значение?
– Для тебя да. Меня они знаешь чем привлекли? – спросил он и сам себе ответил. – Тем что девушка была беременна и, судя по размеру живота, плоду как раз было около девяти месяцев. У меня бимелась давняя идея испытать такую…
– Ты больной…
– Погоди ругаться. С парнем было неинтересно, за него я первого взялся, но он быстро кончился. Болевой порог у него маленький, при малейших порезах сознание терял. Я с него лоскуты кожи снимал. Он так и помер, не приходя в себя, от кровопотери. Ничтожество. Но вот девушка… Никогда её не забуду. Это было что-то. Она боролась, даже когда уже невозможно было бороться, хотела спасти ребёнка, терпя боль, которую ни до, ни после неё никто со мной не выдерживал. Она смогла подготовить меня к пониманию, что такое настоящая боль. И за это я наградил её. Я спас ребёнка. Вырезал его скальпелем прямо из чрева и даже дал ей подержать. Правда, от волнения у меня в процессе дрогнула рука, и, извлекая, полоснул малютку по лицу от брови до самого уголка рта.
Говоря это, Дуарте как-то прерывисто медленно скользил взглядом по шраму на лице Николь, точно облизывал его глазами.
– Нет… – начала осознавать услышанное Эванс.
– Это была девочка, – продолжал Дуарте. – И знаешь, какое последнее слово произнесла её мать?
– Заткнись! – слёзы ярости ослепляли лейтенанта.
– Она сказала: «Николь».
Вскочив, Эванс выхватила пистолет и, тяжело дыша, направила его прямо в лицо Дуарте.
– Ещё хоть слово, ублюдок…
– Два слова, три слова, четыре, – тараторил парализованный старик. – Пять слов! Ну же! Шесть! Давай! Чего же ты тянешь?
– Ты хочешь так легко отделаться? – прорычала Эванс.
– Я хочу отблагодарить тебя и поделиться тем, что знакомо мне, в ответ на то, чему я научился от тебя той ночью.
– Чему я могла тебя научить, будучи младенцем?
– Боли, – ответил Гектор. – Твоя мать подготовила, а ты продемонстрировала, когда я тебя порезал. Я понял, что такое боль. Знаешь, как ты кричала? Вот так.
И с этими словами сидящий перед Николь старик возопил полным нестерпимого страдания воплем младенца. От неожиданности и сюрреалистичности картины Эванс даже отпрянула и повалила стул. Пистолет в её руках задрожал. Его пришлось придержать второй рукой.