Белый танец
Шрифт:
Синие спортивные штаны с лампасами Ракитина подвернула до колен – девочки наши косились и фыркали, а я заворожённо таращился на её голые икры и тонкие лодыжки.
Усилием воли отрывал глаза, переводил выше, а там вообще беда: белая футболка так откровенно обтягивала грудь, что от одного взгляда меня кидало в жар.
Знал бы кто, куда я смотрю, а что при этом чувствую и думаю… Хотя я как раз ничего не думал, мыслительный процесс остановился, голова как будто в разы отяжелела.
По свистку физрука их четвёрка снова выпрыгнула
Только вот Ракитина, упав на колени, даже не сразу смогла встать. Поморщившись, приподнялась и уселась на пол, потирая ногу.
Я подбежал к ней, но физрук был ближе, опередил меня. Ощупал её, что-то пробурчал, потом посмотрел на меня:
– Шевцов, ты всё равно сегодня бездельничаешь, проводи Ракитину в медпункт.
Я застыл на месте, глядя то на неё, то на физрука, при этом неумолимо краснея. К счастью, оцепенение моё длилось всего несколько секунд, потом я сумел худо-бедно взять себя в руки и помог Ракитиной подняться. Приобнял её за талию и повёл на выход.
Она шла, заметно прихрамывая, и опиралась на моё плечо. Мне казалось, что её кожа под футболкой такая горячая, что пальцы жжёт. Грудь тяжело вздымалась, но я, взглянув один раз украдкой, больше не смотрел. У меня и без того перед глазами всё плыло, и сердце так громыхало в ушах, что кроме его стука я ничего не слышал.
В полном молчании мы добрались до медпункта. Она скрылась за дверью, а я привалился к холодной стене спиной и затылком, пытаясь успокоиться.
Ракитина вышла минут через десять с перебинтованной ногой. Увидев меня, удивилась, что я её жду.
– Ну что сказали? – спросил.
– Ушиб, – дёрнула плечом она, потом едва заметно улыбнулась. – Зато домой отпустили.
– Больно?
– Уже не очень.
Мы медленно брели назад, коснуться её я больше не осмелился, но подал руку. Она покачала головой:
– Ничего, сама доковыляю.
Я разочарованно сунул руки в карманы. Мы шли, оба глядя под ноги. И оба молчали. Только у девчачьей раздевалки, на последней секунде этого странного променада я отважился и спросил, пойдёт ли она теперь на вечер. Наверное, нет? Кивнул на перебинтованную ногу, мол, с ушибом-то, видимо, никак.
А она вдруг опять улыбнулась:
– Да пустяки. Так что может и пойду.
От её улыбки в животе разлилось тепло. Мне очень хотелось проводить Ракитину домой, я бы даже на алгебру наплевал, которая у нас следующим, но на этом моя храбрость закончилась.
Я снова кивнул и на деревянных ногах поплёлся в спортзал.
А на следующем уроке еле соображал: сидел, витал в облаках и не услышал вопрос математички – спасибо, Оля Архипова меня растормошила. Но я всё равно дважды ответил невпопад. Получил тройку «карандашом». Впервые, ей-богу.
Наши удивлённо зашептались, а Оля, верный друг, смущённо рдея, промолвила: не расстраивайся, ты
А я и не расстраивался. Мне даже немного смешно стало. А в целом – плевать. Подумаешь, драма. Исправлю в понедельник и все дела. Лишь бы только отец про этот грешок не прознал. У него к моим оценкам особенное отношение.
Домой шёл с Надькой и какой-то её подружкой. У обеих тоже только и разговоров было что о грядущей дискотеке, будто нет ничего важнее. Хотя, чего уж скрывать, я и сам ждал завтрашнюю субботу похлеще, чем дети – Новый год.
Глава 25. Таня
В актовый зал народу набилось – не протолкнуться. Интересно, если бы не посулили дискотеку, тоже был бы такой аншлаг?
Лично я идти не хотела. До вчерашнего дня. Уверена была, что не пойду.
Во-первых, после моей несостоявшейся роли панночки всё равно остался нехороший осадок. Обидно было, хоть я и сама отказалась.
А во-вторых, я никогда не хожу на школьные вечера после того, как Кузичева в седьмом классе обсмеяла мой наряд.
Я тогда надела мамино платье. Может, оно и не новое, и не модное, но не в форме же было идти. И не у всех ведь родители работают в ОРСе*, как мать Кузичевой. Да и помимо меня некоторые девчонки пришли очень по-простому, но прицепилась эта выскочка только ко мне.
Во всеуслышание хохотала, пальцем на меня показывала: «Глядите, что за утиль она нацепила? А я думаю, откуда это нафталином завоняло…».
Я не выдержала, я вообще не выдержанная. Толкнула её в сердцах, ну и порвала нечаянно платье Кузичевой. Её мать потом скандалище учинила, орала как ужаленная на мою бедную маму, на Раечку и даже на Эльвиру, заставила нас выплачивать деньги за порванное платье. Причём ужасно много для какой-то тряпки, пусть даже и импортной.
В общем, с того раза школьные вечера я игнорирую.
Почему решила пойти сейчас? Сама не знаю. Захотелось вдруг, сама не ожидала.
Не знаю, этот комсорг… когда он так смотрит, у меня сердце ёкает и замирает. От его взгляда становится жарко. Я даже волноваться начинаю, но это какое-то приятное волнение. Смотрю на него – и даже не верится, что совсем недавно он так меня злил и раздражал.
А ещё мне кажется, что я ему нравлюсь. Иначе зачем бы он так смотрел на меня? Зачем бы давал свой шарф и перчатки? Зачем бы спрашивал, пойду ли я на дискотеку?
Вот когда он так спросил, я и решила – пойду. К тому же мама удивила – купила мне ни с того ни с сего новое платье. Очень красивое, бордовое, по фигуре, а к нему – тонкий ремешок, кожаный, лакированный, с пряжкой в виде знака бесконечность.
Такие дорогие вещи она сроду не брала, даже себе. А тут…
Сказала, что в больнице им выдавали кое-какие дефицитные вещи, так что обошлось оно совсем дёшево.
Представляю, какое там «дёшево». В общем, не знаю, с чего она вдруг решила так расщедриться, но платье это пришлось очень даже кстати.