Белый тигр

Михайловский Александр Борисович

Старый архун, дед Альбизар, был болен и стар, жизнь едва держалась в его иссохшем теле, многократно раненом в боях – теперь эти старые ранения давали о себе знать мучительными болями. Когда-то Ауз-Туглун был отважным предводителем и железной рукой управлял своим войском, совершая победоносные набеги на соседние земли и давая отпор враждебным племенам. И был у него любимец – Ину-Бех, что являлся и советником, и правой рукой стареющего правителя; архун относился к нему как к родному сыну. Но все-таки больше всего на свете любил он свою единственную внучку… И втайне мечтал о том, что когда-нибудь узы брака свяжут этих двоих на благо всему народу.

Архун всегда поддерживал Альбизар во всех ее решениях и старался помочь ей мудрым советом. Часто они беседовали друг с другом, и старик с заботой наставлял девушку,

желая для нее самой лучшей доли. Да только черноокая красавица давно решила, что всегда будет поступать так, как подскажет ей ее собственное сердце. Горделивая и своенравная, она обладала сметливым умом и сильным характером. Она старалась быть не хуже мужчин, осваивая навыки военного дела, развивая силу и ловкость. И старик в душе одобрял ее, несмотря на ропот старейшин.

Однажды Ауз-Туглун, призвав Альбизар к своему ложу, сказал, превозмогая немощь: «Зари-оянэ (уменьшительно-ласкательное от имени), светильник жизни моей угасает, скоро я уйду к Великому Оудэ… Скорбит мое сердце, глядя на тебя… Негоже женщине без мужчины быть. Замуж тебе надо… Уж пора. Но гонишь ты пришлых женихов… И это правильно. Чужак не сможет управлять нашим кланом. Нужен тебе кто-то из своих, у нас много достойных мужчин. Скажи, есть ли среди них тот, кто люб твоему сердцу?» Но нахмурилась Альбизар, и, несмотря на любовь свою к дедушке, твердо ответила: «Кея-дулу (дорогой дедушка), никто не люб мне, и не пойду я замуж… Хочу сама я править своим народом…» Помолчал старик в задумчивости, моргая слезящимися глазами, и сказал так: «Я не могу неволить тебя, Зари-оянэ. Это твое право. Но ты еще так молода… Подумай о том, кто будет править народом после тебя, если ты не оставишь наследников? Что если это будет недостойный человек, который приведет наш клан к краху? Также и о том подумай, что тяжко будет тебе править, будучи женщиной. Вокруг тебя будут завистники и интриганы, и ты можешь пострадать из-за их козней… Я не хочу этого, девочка моя… – архун тяжело, со свистом дышал, переводя дух после длинной тирады, – поэтому, прошу тебя, подумай хорошо. И если ты все же надумаешь вступить в брак, то самой лучшей партией для тебя будет Ину-Бех. Он верен мне, он храбр и решителен, умен и могуч. Он недурен собой… Не смотри на его шрамы, они не портят мужчину, а, наоборот, говорят об отваге и мужестве. Он настоящий воин и достоин разделить с тобой бразды правления. А главное, что я доверяю ему так же, как себе самому, и отношусь к нему, как к собственному сыну…» «Хорошо, кея-дулу, я подумаю», – ответила Альбизар, глядя на старика с состраданием и любовью. Ей не хотелось огорчать его. Поэтому она ничего не сказала о том, что Ину-Бех не нравился ей. Более того – она просто не выносила этого человека, стараясь по возможности избегать с ним встреч. Этот тридцатитрехлетний мужчина внушал ей сильнейшее отвращение, и особенно это чувство усиливалось, когда он смотрел на нее своими блестящими похотливыми глазками, облизывая толстые красные губы и самоуверенно ухмыляясь. В его глазах сквозила наглая уверенность в том, что когда-нибудь она будет принадлежать ему. Он не сомневался, что старый архун сможет убедить свою строптивую внучку выбрать себе в мужья именно его.

Никто не знал, что этот человек с самого рождения Альбизар решил, что она станет его женой. И, хоть Ину-Бех имел трех наложниц, все же терпеливо ждал этого момента. По большому счету ему была безразлична сама девушка и ее тонкая юная красота, ему хотелось дорваться до настоящей власти, а не просто быть правой рукой природного правителя. В своих мечтах он воображал, как люди кланяются ему и беспрекословно выполняют его приказы. Он грезил о том, как соберет под свою руку бесчисленное количество степных воинов и будет ходить в походы на венедские земли, как подчинит себе упрямых жителей лесных полян и обложит их данью. Как светловолосые девушки будут валяться у него в ногах и трепетать, а он будет выбирать среди них – на каждую ночь по новой жертве для своих забав…

* * *

Альбизар смотрела, как ветер колышет травы. Ей хотелось хоть на время освободиться от тревожных мыслей.

Под ее ногами алели маки. Их было много здесь, в степи. Они росли целыми полянами – большие, ярко-алые. Дед как-то рассказывал ей, что маки произрастают на местах сражений, что

эти цветы на самом деле – кровь воинов, сложивших голову в сражениях… Там, где упал сраженный воин, там на следующую весну начинают прорастать эти цветы. И если глянуть на весеннюю степь с вершины холма, то кажется, будто вся она залита кровью погибших в боях храбрецов, которые с начала времен полегли на этих степных просторах. Может, и ей также суждено пасть посреди степи со стрелой, пронзившей сердце, или с головой, разрубленной лихим сабельным ударом, а потом прорасти по весне купой ярко-алых маков… Никто не знает своей судьбы, и боги с небес смеются на теми самоуверенными смертными, которые убеждены в обратном…

Весь день девушку преследовало какое-то нехорошее предчувствие. Она гнала его прочь, убеждая себя, что в такой прекрасный день просто не может случиться ничего плохого. Она подставляла лицо степному ветру, но и ветру не удалось выдуть из ее головы неясное беспокойство.

Откуда ни возьмись, на ясном небе возникла большая туча. Подгоняемая невидимыми воздушными потоками (или поддуваемая самим Оудэ?), она приближалась к солнцу. Наконец серая громада достигла небесного светила – и в одно мгновение закрыла его. Степь потускнела, поглощенная тенью. Примолкли птицы и наступила странная, непривычная тишина. Утих даже ветер. Казалось, что все замерло в степи, словно сам Небесный Властелин приказал жизни остановиться.

Ощутимый холодок проник под одежду юной принцессы, заставив ее поежиться. Альбизар смотрела на тучу, которая, пожрав солнце, казалась теперь темной, зловещей. И вдруг в этой тишине она почувствовала, словно кто-то зовет ее…

Девушка побледнела и, прошептав «Дедушка…», резко вскочила на коня и во весь опор помчалась к становищу.

У архунского шатра толпился народ. Шабин сидел напротив входа и распевал молитвы, воздев руки к небу; его глаза были прикрыты, он качался из стороны в сторону в молитвенном экстазе, и бахрома из перьев на шапке жреца колыхалась в такт его движениям. Люди были встревожены; скорбь и печаль заставляли их спины сутулиться и закрывать лбы руками. Женщины в больших зеленых платках, укутывающих их фигуры почти до пят, то и дело издавали скорбные восклицания – и вместе с проникновенным пением шабина все это создавало ощущение некоего великого и очень важного действа, и предчувствие чьей-то неизбежной близкой смерти придавало этому действу еще больше торжественности.

Альбизар, едва соскочив на землю, поспешно вошла в шатер.

– Кея-дулу! – Рыдая, она бросилась к дедушке.

Веки старика дрогнули – он узнал внучку; и по лицу его прошло что-то похожее на счастливое удовлетворение.

Ауз-Туглун был при смерти; как говорили в степи – «одной ногой в жемчужной обители». Он лежал на своем ложе – иссохший и бледный, словно мумия, и грудь его тяжело вздымалась со свистом и хрипами.

В шатер не дозволялось заходить посторонним. А из самых близких людей у архуна были лишь его внучка и реуб (глава войска, правая рука правителя) Ину-Бех. И именно этот чернобородый воин со шрамами на лице сидел сейчас рядом с умирающим, выражая всей своей позой мрачное благолепие. Его глаза – пронзительные, словно острия кинжалов – скользнули по Альбизар с некоторой долей упрека. Но она старалась не смотреть на реуба.

– Кея-дулу! – причитала она. – Кея-дулу, не умирай! О великий Оудэ, не забирай душу моего дедушки!

Как ни старалась Альбизар, взгляд ее все время сталкивался с глазами Ину-Беха, следящими за ней с каким-то леденящим вниманием. И от этого девушке становилось неуютно.

– Зари-оянэ… – еле слышно прошелестел голос старика.

– Что, кея-дулу? – Она наклонилась к нему поближе.

Слова с трудом вырывались из горла умирающего архуна:

– Обещай мне… Что продолжишь наш род…

– Обещаю, кея-дулу!

– Что выйдешь замуж… За моего… реуба… за Ину-Беха…

– Дедушка, ты не умрешь…

– Обещай… тогда я уйду спокойно… – Голос старика затихал.

– Я обещаю, кея-дулу… – произнесла сквозь рыдания Альбизар.

Лицо архуна разгладилось – теперь на нем явственно читалось облегчение и умиротворение.

– Благословляю… вас… Пред Великим Оудэ…

Последние слова повисли в воздухе, словно нить паутины; грудь Ауз-Туглуна приподнялась последний раз – и душа его навсегда улетела в жемчужную обитель…