Белый туман
Шрифт:
Элинор вышла в коридор и уже хотела было спуститься по лестнице, но, заметив открытую дверь в классную комнату, остановилась. Сквозь окно, находившееся прямо напротив нее, она могла видеть свет факелов во дворе, слышать смех пирующих и бравурную мелодию скрипки, эхом разносившуюся в ночи. Проследовав через всю комнату, Элинор расположилась на том самом сиденье, которое так нравилось Джулиане, любуясь картиной внизу. Очень скоро она заметила свою воспитанницу вместе с Майри и Брайди и снова улыбнулась. Из всех чудес, которыми изобиловал минувший день, это было, пожалуй, самым удивительным. Милостью Бога,
Это казалось необъяснимым, но в течение всего дня девочки общались друг с другом так же легко, как если бы они вели обычный разговор, хотя Джулиана за все это время не произнесла ни слова. Брайди, производившая на Элинор впечатление не по годам смышленого ребенка, беседовала с Джулианой, отвечала ей, задавала вопросы и так точно угадывала мысли своей маленькой приятельницы, словно та высказывала их вслух. Казалось, будто Джулиана провела три долгих томительных года, замкнувшись в своем молчании, в ожидании встречи с этой девочкой, и как только это произошло, окружавшая ее стена рухнула как по волшебству, так что они целый вечер играли и танцевали вместе.
То, что случилось с Джулианой, стало еще одним звеном в череде таинственных событий, происходивших на этом отдаленном острове, у которых не было никаких видимых причин, никакого логического объяснения. Эльфы, гномы, феи, водяные, даже призраки, разгуливавшие по ночам, – в этом месте и впрямь присутствовало нечто сверхъестественное, делавшее невозможное возможным и заставлявшее человека поверить в то, во что он раньше никогда не верил. Та самая мистическая сила гаэлов, заставившая Элинор отдать свое сердце Гэбриелу.
Весь день она думала только о нем, спрашивая себя, что бы он ответил, как бы поступил, если бы она призналась ему в своих чувствах. Жаль, что она не умела гадать по воде или чашке чая, как это делали предсказатели будущего на деревенских ярмарках, чтобы узнать, что готовит ей – или, вернее, им обоим – судьба.
Пока Элинор сидела у окна, глядя во двор замка, ей вдруг вспомнилось одно старинное поверье, о котором она слышала еще раньше от Майри: если в ночь праздника святого Михаила девушка посмотрит на луну и произнесет, обращаясь к ней, имя своего возлюбленного, тот непременно явится к ней во сне. Тогда она встала со своего сиденья и, подняв глаза к бескрайнему небу с луной и звездами, тихо прошептала:
– Гэбриел…
До ее слуха донесся какой-то слабый звук. Элинор обернулась и затаила дыхание, не веря собственным глазам, увидев перед собой Гэбриела.
Ее сон стал явью.
Ни она, ни он не произнесли ни слова. Они просто смотрели друг на друга в темноте. Гэбриел и впрямь походил на призрак, сотканный из теней и серебристого сияния луны. Был ли он реальностью или просто плодом ее воображения? Этого Элинор не знала, да ее это по-настоящему и не заботило. Уже одно то, что он находился рядом, заставляло ее сердце биться чаще.
Гэбриел медленно пересек комнату, остановившись рядом с ней. Глаза его были прикованы к ней, красивые черты лица в слабом свете луны казались высеченными из мрамора. Он хотел ей что-то объяснить, но не знал, с чего начать. Впрочем, то же самое относилось и к ней самой.
Дабы удостовериться в том, что он не плод ее воображения,
Элинор зажмурилась, прильнув к нему всем телом и положив ладони на мощную горячую грудь, а он целовал ее, целовал так крепко, как она прежде даже представить себе не могла.
От него пахло свежим солоноватым морским воздухом и дымом от факелов, которые до сих пор во множестве пылали во дворе. Элинор почувствовала, как его руки обхватили ее затылок, поглаживая и одновременно вынимая из волос шпильки, пока каскад локонов не упал ей на плечи, струясь между его пальцами.
Элинор запрокинула голову и выгнула шею, поддерживаемая его сильными руками, а его губы тем временем опустились еще ниже, от подбородка к шее, чтобы затем припасть к изящному изгибу плеча. По коже у нее пробежали мурашки, ноги стали ватными, и она не сопротивлялась, когда он опустил ее на подушки, разбросанные на сиденье у окна за их спинами.
– Ох, дитя мое, мы не можем себе этого позволить.
Элинор, выпрямившись, встала перед ним на колени и обвила руками его талию. Приникнув щекой к его теплой могучей груди, она прошептала:
– Я так хотела, чтобы вы явились ко мне во сне, и вот вы здесь. Пожалуйста, не надо будить нас обоих так скоро, Гэбриел. Забудьте обо всем остальном мире за пределами этой комнаты. Забудьте о том, кто вы и кто я. Пусть у нас останется хотя бы одна эта ночь, чтобы вспоминать о ней до конца наших дней.
Это было все, что он хотел от нее услышать. Жестом, полным глубокого отчаяния, Гэбриел приподнял Элинор и провел губами по нежной коже на ее плече, лаская ее кончиком языка, наслаждаясь ее неповторимым вкусом, пока его руки расстегивали маленькие пуговицы на ее платье. Она почувствовала, как корсаж ослаб, и выгнула спину, желая поскорее избавиться от одежды, чтобы между ними не осталось ничего, кроме губ и рук Гэбриела, касавшихся ее груди.
Едва его ладонь накрыла один из мягких округлых бугорков, как Элинор подхватил ураган ощущений. Она хотела познать его тело так же, как свое собственное. Она хотела, чтобы он касался ее снова и снова, и чтобы это длилось целую вечность.
Девушка запустила пальцы в шелковистую темную массу его волос и ахнула, когда почувствовала его губы у своей груди. Они пробовали ее кожу на вкус, посасывали до тех пор, пока Элинор не показалось, что она вот-вот закричит от наслаждения. Девушка прижалась к нему бедрами, горя от нетерпения довершить то, что они начали, и покорно двигалась за ним следом, когда он осторожно опустил ее на обложенное подушками сиденье, а сам поднялся и встал перед нею, озаренный слабым сиянием луны, – воплощение пылкой страсти, очарования и мужества.