Белый вепрь
Шрифт:
— Думал о том, что есть завтра будем, — мрачновато ответил Перси. — Думал о том, чем хозяину платить будем; я его пиво попросил принести, а он мне: «Когда счет оплатите?» Честное слово, мне прямо в глотку ему это проклятое пиво влить захотелось.
— Да? А почему бы ему, собственно, и не побеспокоиться о счете? Он ведь не обязан держать нас здесь бесплатно, хотя, судя по тому, как вы с ним разговариваете, для него большая честь принимать таких гостей. — Вновь кинув взгляд на кучу вещей, сваленных на матрасе, Филипп нахмурился. Он знал, отчего Перси наглухо застегивает камзол: рубаха, которая валялась сейчас на матрасе, была на нем во время бегства из Донкастера — немного поношенная, но в общем-то вполне еще целая. — Не надо
— Это отцовское? Вам нельзя с ним расставаться.
— А почему бы и нет? Отец был разумным человеком. Он меньше всего хотел, чтобы мы подохли с голода. А если эта штука может нас выручить? Давайте бросим жребий, кому говорить с Беппо.
— Ладно, без всякого жребия пойду, я крупнее, — засмеялся Перси, но шутка получилась немного вымученной. Меняя тему, он сказал: — Час назад тут был курьер. Новости из Англии: у короля родился сын.
— Ну, наконец-то, — откликнулся Филипп, подумав о дурацкой привычке Елизаветы Вудвил рожать одних только девочек. — А как королева?
— Роды были, говорят, легкие. Мальчика назовут Эдуардом. — Поигрывая застежками камзола, Перси, похоже, думал совсем о другом. — Есть и еще новости. Уорвик торжественно заявил, что все, кто последовал за королем в Бургундию, могут спокойно возвращаться в Англию — ни на земли их, ни на жизнь никто покушаться не будет. Надо только принести клятву верности Ланкастеру — и имущество ваше будет в сохранности.
— Какая щедрость! — Филипп сосредоточенно рассматривал собственные ботинки, которые так и не удосужился снять. — Вот черт, еще одна дырка. Говорят, тут неподалеку есть сапожник, который чудеса творит с кожаной обувью. Завтра схожу. Если хотите, и ваши башмаки могу прихватить. — С гримасой отвращения он поковырялся в дырке. — Когда вернусь в Англию, ни за что в жизни больше не надену чиненую обувь.
Наступило непродолжительное молчание. Перси откашлялся, сменил позу и наконец произнес:
— А что, если… словом, мне кажется, почему бы вам не последовать приглашению Уорвика?
— Ах, вам так кажется, — язвительно откликнулся Филипп. — И вы, разумеется, отправитесь со мною одним кораблем?
Плотный северянин покраснел.
— Это совсем другое дело. У меня есть старший брат, наследство переходит к нему, деньги я должен заработать сам. А потому что мне посулы Уорвика? А вам есть что терять — земли, за которые вы четыре года сражались. — Чуть погодя он добавил: — А как ваша матушка? Вам известно, где она сейчас?
— У моей сестры, в Ипсдене. О ней беспокоиться нечего, — рассеянно ответил Филипп. Он полулежал, подперев подбородок рукой и глядя на огонь. Лицо его оставалось в тени.
Перси резко сказал:
— Вы можете считать меня бестактным глупцом, это действительно не мое дело. Но через десять лет, бродяжничая по Европе и хватая за хвост любую войну, вы попомните мои слова, еще пожалеете, что от всего отказались. Если у Глостера была бы хоть одна лишняя копейка, он дал бы ее вам — это мы все знаем. Но он сам нищ как церковная крыса, в кредит никто больше не дает, и живет он только милостями Грютиса. Он ни за что бы не бросил в вас камень, принеси вы эту присягу — даже если б не знал, сколько вы теряете.
— Да мы все в одинаковом положении, — беззаботно сказал Филипп, ставя пустую кружку на пол. — Это мое последнее слово.
— Замечательно! Отчего бы вам не попробовать получить за него что-нибудь у Беппо. Только сомневаюсь, что на выручку можно будет много купить.
Пропустив эти слова мимо ушей, Филипп подтащил к себе ближайший матрас: в комнате становилось холодно и надо было
— Подамся, пожалуй, в воры, — мечтательно сказал он. — Мсье Де Брези говорит, что всего-то и нужно, что удавка в кармане. Ладно, дуралей вы этакий, ложитесь-ка в постель. Камин почти остыл, и я не уверен, что хозяин будет счастлив, если мы начнем топить его мебелью.
На каждого приходилось даже не одеяло, а простыня: впрочем, и она хоть немного предохраняла от холода. Надев рубаху, Перси растянулся на матрасе, и к тому времени, когда остальные вернулись из общей комнаты внизу, и он и Филипп уже мирно спали.
Примерно через час за окном раздался громкий стук копыт. На постояльцев «Графа Фландрского» он, однако, не произвел ни малейшего впечатления, и курьеру пришлось направить своего взмыленного коня к дому голландского губернатора, где еще горел свет. В сумке у него было сообщение для Эдуарда. В нем говорилось, что, несмотря на все миротворчество Карла Бургундского, граф Уорвик столковался с королем Франции и войска Людовика уже осадили Сен-Квентин — пограничную крепость Бургундии.
Несмотря на это, Рождество при дворе герцога Бургундского отпраздновали пышно и весело. Торжества были в самом разгаре, когда в Лилль прибыл Эдуард со своими спутниками. Герцог и герцогиня встретили их со всеми подобающими почестями, и, если кто и улыбнулся, наблюдая эти неожиданные проявления любви в осажденном лагере, никому, и уж менее всего Эдуарду, не пришло в голову высказывать свои мысли вслух. Истинные чувства к Карлу Бургундскому Эдуард держал при себе; впрочем, Понятно, что это были за чувства: как не испытывать признательности — сохраняя при этом безукоризненное достоинство — к человеку, помогающему тебе вернуть трон.
Ричард находился в Брюгге, который был ближе, чем Лилль, к Флашингу, где базировалась королевская флотилия. Отсюда было удобнее следить за доставкой провизии и вести переговоры с местными толстосумами, решившими в конце концов, что Йоркская партия заслуживает доверия. Так что в Лилле он появился только в феврале. Эдуард со своей сестрой, герцогиней Бургундской, сидел на возвышении; сам же Карл — с завитыми черными локонами, смуглым лицом, одетый с римской непритязательностью, что особенно бросалось в глаза на фоне роскошных костюмов его придворных, — спустился до половины покрытой бархатом лестницы встретить младшего брата жены. С едва заметной гримасой Ричард примирился с условностями дипломатического этикета, а Филипп воспользовался возникшей при этом неразберихой и нашел убежище за массивной колонной посреди зала. Из этого укромного места он мог наблюдать за разряженной публикой. Со многими он был знаком и раньше, выполняя зимой разнообразные поручения Ричарда. Эрар Де Брези, чьи шелковистые волосы отдавали при ярких свечах прямо-таки снежной белизной, издали встретился с ним взглядом и, улыбаясь, поднял руку в приветственном жесте. После той первой встречи на Гран-Плас они еще не раз пересекались по делам своих властителей, и вскоре Филипп с удивлением обнаружил, что вошел в тесные дружеские отношения с одним из самых близких людей Карла Бургундского. Понял он и свою ошибку: раньше лорд Сен-Обен представлялся ему просто доброжелательным, славным человеком. Оказалось — не просто.
В зале произошло какое-то движение, композиция переменилась: несколько придворных дам были приглашены разделить компанию герцогини Бургундской и ее братьев. Перси, приехавший в Лилль за несколько дней до остальных, подошел к Филиппу и с улыбкой кивнул на публику:
— Смотрите-ка, сколько, оказывается, у короля друзей в Бургундии. Между прочим, здесь жена Де Брези, известно вам это?
— Англичанка? Да… помнится, при нашей последней встрече в Брюгге он говорил, что она скоро приезжает. А завтра они как будто отправляются в Ленарсдик. Насколько я понимаю, это ее первое появление при дворе.