Белый верблюд
Шрифт:
– Послушай, женщина! Послушай, женщина! Мухтар не говорил других слов, а тетя Ханум не собиралась выпускать ворот Мухтара:
– Выходи!.. Выходи на улицу!..
Джафар, Адыль, Годжа, Джебраил, Агарагим стояли посреди дороги в двух-трех шагах от тети Ханум и, не говоря ни слова, смотрели, как тетя Ханум тянет Мухтара из машины, а Мухтар пытается вырвать ворот из руки тети Ханум. Все мы застыли под тутовым деревом; поступок тети Ханум был таким неожиданным, что мы не могли в себя прийти; Алиаббас-киши поднялся с деревянного
Шофер черной "эмки" был первым, кто пришел в себя, он выскочил из машины, вытащил из кобуры пистолет, выстрелил в воздух, но от звука этого выстрела никто даже не вздрогнул, а шофер посмотрел на стоявших на тротуаре мужчин, на стоявших посреди дороги молодых парней - Джафара, Адыля, Годжу, Джебраила, Агараги-ма, на нас, стоявших под раздвоенным тутовым деревом, и в полной растерянности произнес:
– Люди! Товарищи!..- Потом рука его опустилась, глаза глядели испуганно, он не знал, что делать.
– Выходи на улицу!.. Выходи!.. И ты - мужчина? Тьфу!
– Тетя Ханум выпустила ворот Мухтара, и этот жест (освобождение ворота) и плевок в лицо Мухтара произошли одновременно.
Мухтар ладонью стер с лица плевок тети Ханум.
На улице стояла такая тишина, как будто все умерло, как будто и сердца в груди у людей остановились.
Сложив вместе два длинных пальца правой руки, тетя Ханум, чуть ли не тыча ими в глаза Мухтара, громко сказала:
– Клянусь, если сегодня ты не велишь ребенка выпустить, я пойду, куда надо. И над тобою главные есть, их найду! Пойду к ним! Тебе такую головомойку устрою, что материнское молоко у тебя через нос потечет! Ты что думаешь, я умолять тебя буду? Да ты косынку должен носить, а не папаху!..
Мухтар, кажется, немного пришел в себя; во всяком случае, Мухтар должен был выйти из машины, даже если он не принимал во внимание собравшихся на улице людей, все же перед шофером было стыдно, и к Мухтару снова вернулась уверенность, порожденная наличием пистолета у него на боку, кожаного пиджака, хромовых сапог, черной "эмки", черного телефонного аппарата в доме; выйдя из машины и вытирая о полу кожаного пиджака руку от плевка тети Ханум, он сказал:
– Женщина, веди себя прилично! Тетя Ханум отрезала:
– Сам ты женщина! Мухтар сказал:
– Ты еще увидишь!
Тетя Ханум сказала:
– Ты тоже увидишь!
– Потом обратилась к стоявшим на тротуаре Алиаббасу-киши, дяде Гасанаге, дяде Агагусейну, дяде Азизаге: - Если вы скажете ему хоть одно слово, тронете его пальцем, вы - не мужчины! Я еще не умерла пока!
– сказала она и, повернувшись, так же быстро, как пришла, пошла посередине улицы в сторону нашего тупика; Джафар, Адыль, Годжа, Джебраил, Ага-рагим пошли за тетей Ханум...
...Последовавших за этим событий я не видел, но они и теперь у меня перед глазами...
...Кем и где Мухтар работает, никому в нашей
Черная "эмка" остановилась перед воротами большого здания.
Адыль тоже остановил машину поодаль от черной "эмки".
Тетя Ханум сказала:
– Открой-ка дверцу!
Адыль открыл дверцу кабины с той стороны, где сидела мать.
Тетя Ханум вышла из машины и сказала:
– Езжай на работу.
Адыль некоторое время не трогался с места, и тетя Ханум сердито посмотрела на сына снизу вверх:
– Я что говорю? Езжай на работу!
Адыль хотел что-то ответить, но, посмотрев на крепко сжатые тонкие губы матери, на ее глаза, сверкающие из-под широких бровей, ничего не сказал и тронул машину с места.
Полуторка уехала.
Тетя Ханум посмотрела в сторону черной "эмки".
Рядом с воротами была будочка, из нее вышел человек с пышными усами в милицейской форме, вскинул ладонь к виску, открыл железные ворота, и черная "эмка", на которой ездил Мухтар, въехала во двор здания. Милиционер закрыл ворота и вернулся в будочку.
Было зимнее холодное утро, пошел редкий снег, ложась на землю, хлопья таяли, оставляя мокрые пятна. Тетя Ханум остановилась перед воротами, внимательно посмотрела на здание, потом приблизилась к будке, открыла дверь и сказала милиционеру с пышными усами:
– Салам-алейкум.
– Алейкум-салам,- сказал милиционер и удивленно воззрился на женщину, возникшую в дверях будки. Тетя Ханум сказала:
– Ваш главный нужен мне!
– Кто нужен?
– Ваш главный!
Милиционер с пышными усами был армянином, он рассмеялся и с армянским акцентом сказал на азербайджанском языке:
– Ахчи (А х ч и - сестра), тут все для меня главные... Здесь я самый маленький человек, поняла?
– Поняла.
– Теперь говори, кто тебе нужен?
– Главный над всеми в этом здании!
– Вах! Он вызвал тебя?
– Нет.
– Знает тебя?
– Нет.
– Ты знаешь его, ахчи?
– Нет.
– Ха, тогда чего ты хочешь?
– Разве ты не понял, чего я хочу? Я хочу главного в этом здании!
На сей раз милиционер не успел открыть рот, потому что в окошко будки увидел, что еще одна черная "эмка" остановилась перед воротами, поспешно встал, прошел мимо тети Ханум, снова встал навытяжку перед черной "эмкой", вскинул ладонь к виску, открыл железные ворота, черная "эмка" въехала во двор, милиционер закрыл ворота, пошел к своей будке и сказал стоявшей на том же месте тете Ханум: