Белый Волк
Шрифт:
Легкий летний сарафанчик поверх голого тела мог считаться одеждой только номинально, и от открывшегося зрелища у Самасада случилось, как писали в старинных романах — «состояние сильного душевного томления». Вывей же и вовсе поспешил в дальнюю комнату, скрываясь от соблазнов и запаха.
— Если хочешь принять душ, — невольно сглотнул Кирилл, — это вот здесь. Мыло и полотенце там. Вот только шампуней и гелей у меня нет.
— Конечно, — улыбнулась Ямира и мягким движением, хорошо показывающим всю гибкость ее тела, скользнула в приоткрытую Самасадом
Кирилл включил ей свет, прошел в комнату, развернул брезент. Тот был влажный, но пах только земельным перегноем и травяным соком. Причем очень слабо. Молодой человек зашел в дальнюю комнату к выглядывающему в окно Вывею, перекинул ткань через перекладину турника, вернулся назад и спрятал в пустой стенной шкаф спиннинги, заглянул на кухню. Громко хмыкнул:
— Ну да, конечно же…
Из посуды здесь была только кастрюля, в которой варились или макароны, или пельмени, и пара простеньких подарочных чашек для кофе. Для мелких нужд вроде кипячения воды они с Игорем использовали полулитровую банку из-под зеленого горюшка. На холодильнике возвышалась в надорванной упаковке стопка одноразовых тарелок.
А что еще нормальному человеку для жизни надо?
За стеной полилась вода. Громко шелестя — то есть, из душа. Босые ноги скрипнули по эмали. Ямира вошла под струи воды и запела. Без слов — просто выводя мелодию чистым глубоким голосом. Мелодию простую и безмятежную — но удивительно чарующую, проникающую в душу, ласкающую сердце, пробуждающую внутри некую мечтательность, нежность, слабость, желание… Кирилл даже замер, боясь упустить хоть один звук из этой необычной и страстной, завораживающей песни.
Открылась дверь, Ямира вышла к нему. Без одежды. Капли воды огромными бриллиантами сверкали на ее плечах, на груди, стекали по ее бокам и гладкому животу, оставляя полоски на немного смуглой атласной коже. Влажные, чуть приоткрытые губы, прямой взгляд бездонных зачаровывающих глаз, плавные движения бедер… и запах затхлой тины, безумно переламывающий наваждение вопреки всему огромному желанию его тела и души.
«Значит, тиной в машине пахло от нее, — понял Самасад. — Ей чего, лень было намылиться, или слишком сильно въелось?»
— Неужели тебе не жарко, мой милый? — еле заметно шевельнув губами, произнесла она, оказавшись уже совсем рядом, невероятно желанная, соблазнительная, притягательная, желанная. Кирилл, не в силах выстоять перед разрывающей его страстью и соблазном, даже попытался поцеловать красотку…
Для любого нормального человека это был бы запах свежести, реки, прибоя, запах природы, чистой прудовой воды — но Самасад не смог себе это внушить. Его нюх был слишком остер, и он ощутил себя так, словно его ткнули лицом в груду гниющих водорослей. Так, словно по губам мазнули илом и попытались протолкнуть в рот шевелящуюся пиявку, — и он шарахнулся назад, отпихивая гостью уже без всякой нежности и приличия.
Еще миг — и его бы просто стошнило!
Ямира удивленно посмотрела на него, на себя, снова подступила ближе:
— Милый, все будет
— Нет! — вскинул руку Самасад. — Не подходи!
— Что случилось? — все тем же обволакивающим голосом спросила она. — У тебя это в первый раз? Не беспокойся. Ты не пожалеешь.
Она была чарующа, прекрасна, соблазнительна — но запах, запах! Ради обладания ею Кирилл готов был отрезать себе нос — но просто не мог этого сделать. Так же, как и переступить через жестокий удар по обонянию. Он скрипнул зубами, ударил себя обоими кулаками в лоб и через силу сказал:
— Я вызову тебе такси.
— Но почему? — недоуменно развела она руками.
— Я не могу… Я женат!
Ямира красноречиво обвела взглядом вокруг себя.
— Нет, нет, нет… Прости, — опустил он глаза в пол. — Я не могу.
— Ты болен? Я смогу исцелить тебя. Я сумею.
— Нет. — Он все-таки смог принять решение и последний ответ прозвучал куда уверенней. — Я вызову тебе такси.
— Не нужно. — Девушка ощутила его непреклонность и поняла, что приключения не будет. — Ночь длинна. Найду себе другого.
Она приоткрыла дверь в ванную, вытянула сарафан, скользнула в него, как ящерица заскакивает в привычную норку, прошла к двери, щелкнула замком — и исчезла из его жизни, даже не попрощавшись.
Странное поведение туристки вызвало у Кирилл очень сильные подозрения. Подозрения странные, можно сказать — безумные. Невозможные. Но если сам он служит лешему, исцелившему его с помощью волка, — то почему нет? И если его догадка верна, то жить господину Белокотову остается… Или уже поздно?
Он пулей сорвался с места, чуть не скатился по лестнице вниз, уперся носом в металлическую дверь и чуть не взвыл от бессилия: если Костика там начнут душить, резать или топить, то пока он проникнет внутрь, того не то что убить, еще и расчленить успеют и по мелким кусочкам в канализацию спустить.
Впрочем, судя по звукам, доносящимся из-за двери, до смертоубийства дело покуда не дошло. Скорее, наоборот. Костя и Айнар ворковали, как голубки: то шептались, то смеялись или тихо вкрадчиво хихикали, то просто переговаривались — это когда Белокотов пообещал организовать чай. И бутерброды с колбасой. Потом голос гостьи переместился — похоже, за чай и закуску взялась она. А потом они снова заворковали.
Все это очень быстро пришло к тому логическому завершению, дослушивать которое стало и вовсе неприлично, и Самасад ушел к себе.
Утром Белокотов выскочил из дома не просто живой и здоровый, но весь светящийся, довольный, словно получил Нобелевскую премию.
— Ну, ты как? — задал Кирилл риторический вопрос.
— Я безмерно крут! — сообщил тот и, сжав кулаки, побоксировал с невидимым противником. — Сегодня всех порву! Пусть только попробуют не признать меня и мою правоту по всем пунктам! Меня, царя мира!
Нет, это была не «психушка». Это было просто хорошее настроение. Вечером из управления он вышел насвистывая и пританцовывая, в отличном расположении духа: