Белый Волк
Шрифт:
— Ведите их в дом, — распорядилась Рунгерд. — И дайте горячего молока. Позже я займусь ими, а пока хочу выслушать историю с самого начала.
— Правильно говоришь, матушка! — одобрил Свартхёвди. — Хэй, Скиди! — и подмигнул тинейджеру. — Им — молока, а нам — пива. Хорошая история под хорошее пиво звучит намного приятнее.
Право изложить события я уступил Льоту. Язык у него подвешен недурно. Кроме того, он, как коренной местный житель, уж точно не скажет ничего лишнего. Тут ведь — как в суде. Всё, что вы скажете, может быть использовано…
Угадал я лишь частично. Лишнего Льот
Ей-богу, если бы я сам там не присутствовал, ни за что не поверил бы, что это — обо мне. По сути — всё верно, по фактам — тоже. А вот по сравнениям и эпитетам.
Я не возражал. В доме присутствовали две женщины, к мнению коих о себе я весьма неравнодушен. А им описание моих геройств, похоже, понравилось.
— Так ли всё было? — строго спросила Рунгерд, когда Льот умолк.
Хегину очень хотелось объявить сказанное враньем и послать нас всех подальше. Но сила была не на его стороне, а Рунгерд… Она ведь колдунья. Следовательно, по глубокому и небезосновательному мнению народа, ложь чует.
Так что сын Бруни с забавным прозвищем Полбочки лишь нехотя кивнул.
— Ты везунчик, Полбочки! — заявил Свартхёвди, человек простой и потому частенько обидный в речах — как пинок под зад. — Но ты — дурак! Какой же Ульф чужак, если он из нашего хирда!
— Хирда Хрёрека Сокола? — Судя по роже Хегина, он этого не знал.
Вот и мне урок: обозвался бы кто я есть и с кем хожу под одним парусом, глядишь, и без драки бы обошлось.
— И ты, я думаю, не просто дурак, Полбочки! — добивал униженного бонда Медвежонок. — Ты глупее цапли, если думал, что сможешь управиться с воином. Лучше бы ты овечек стриг да поросят холостил. В этих битвах тебе нет равных.
— Я ходил в вик с Сигурдом Кольцо, — обиженно проворчал Хегин. — Ты не слыхал об этом, потому что был мальчишкой.
Лучше бы он помалкивал.
Лицо моего друга расплылось в очень специфической ухмылочке. С такой вот ухмылочкой мои дружки-викинги отмачивают свои самые обидные шутки.
— Почему же не слыхал? — Медвежонок мало что не облизнулся от удовольствия и предвкушения. — Отец мне рассказывал. Как же, как же, Полбочки! Ведь именно в этом вике ты заработал свое могучее прозвание. — Свартхёвди повернулся ко мне и на манер скальда, протяжно, отбивая на столешнице ритм, заговорил торжественно:
— Не угодно ли славному Ульфу, сыну Вогена, выслушать сагу о великой битве, что случилась меж храбрым мужем Хегином, сыном Бруни, и грозным воином из Халогаланда, чье имя неведомо?
— Угодно, угодно! Давай рассказывай!
— Так внимай же, сын Вогена! И вы все внимайте! Вот сага о великой битве за несметное сокровище, что вынесли на брег белогривые кони Ньёрда…
Мне показалось, что Хегин сейчас набросится на Медвежонка. Или лопнет от злости.
Свартхёвди надоело прикалываться, и он продолжил обычным голосом:
— Проще говоря, сцепился Брунисон с каким-то халогаландцем из-за бочки, которую прибило к берегу. Дескать, он ее первым увидел. А халогаландец кричал, что — он. Спорили они, спорили, а когда охрипли, то пришли они с этой глупой бочкой к Сигурду Кольцо. Судиться. Представь только, Ульф: конунг, за которым идут две дюжины кораблей, и два горластых бонда, возомнивших себя хирдманами. И бочка с неведомыми сокровищами — посередине.
Как ты думаешь, Ульф, что сделал Сигурд? Нет, он не отрубил
А в бочке, брат мой Ульф, оказалась ворвань. Причем довольно вонючая, потому что одному только Эгиру известно, сколько эта бочка плавала по морю, пока ее не выловили Хегин с халогаландцем.
Вот на этом вик нашего Хегина и закончился, потому что Сигурд велел ему отправляться домой. Но всё же не зря наш сосед вертел весло драккара аж до самого Еллинга. Заработал себе прозвище. Да еще какое!
Хегин Полбочки выглядел так, будто ему эти полбочки протухшего китового жира только что на голову вылили. Мне вспомнилось, каким гордым он выглядел, когда вломился ко мне домой. Просто хозяином жизни. В том числе и моей…
Почему-то мне стало его жалко. Не люблю, когда людей унижают. Даже если это и справедливо…
— Что ж, — сказал я. — В жизни случается всякое. Однако я вижу, что мужества у Хегина, сына Бруни, тоже в избытке. Другой бы уже без сил свалился с такой раной, а он — держится.
Неудавшийся женишок зыркнул на меня мрачно: видно, решил, что я издеваюсь. А вот парнишка-тинейджер, Скиди, наоборот, взглянул с благодарностью. Сынок Хегинов, не иначе.
Оказалось, нет, не сынок. Оба Хегинова сына сгинули в дальнем вике. Скиди — племянник. Сын родной сестры.
Это мне поведал Свартхёвди, когда его матушка наконец занялась Хегиновой раной. Обрабатывала гуманно: прижигать не стала. Промыла горячей водой, потом — разными отварами, зашила обычной иголкой, наложила сверху мазь, похожую на деготь, но воняющую плесенью, пропела тихонько хитрый лечебный заговор (слов я не расслышал) и забинтовала туго лентой из Хегиновой рубахи. Из нее же соорудила «подвеску» для руки.
Раненый перенес процедуру стойко: не пикнул, не поморщился. Разок, правда, потерял сознание и начал валиться на бок, но был удержан от падения племянником. Через минуту, однако, пришел в себя и гордо выпрямился. Да уж! У меня в голове вертелась строчка какого-то поэта [7] : «Гвозди бы делать из этих людей…»
7
Н. Тихонов.
Мне было хорошо. Наелся, напился прекрасного пива, тепло, спокойно. Душновато, конечно, зато — приятная компания. Справа расположился Свартхёвди и загружал в меня инфу о Хегине и его родичах. Согласно версии Медвежонка, род этот был не особенно славен. И удачей не избалован. Большая часть его мужчин умирала насильственной смертью. Эта участь постигла старшего брата Хегина и его сыновей. Сам Хегин ее избежал только потому, что после истории с бочкой вынужден был уйти от Сигурда и заняться своим исконным делом — земледелием. Но ему и тут не везло. Здоровенный кусок земли, который должен был перейти к нему после смерти старшего брата, по каким-то мало понятным мне правилам, достался его бездетной вдове, а после ее смерти перешел не к Хегину, а к брату вдовы: Вальтеву Кьервальвсону. Хегин пробовал судиться, но Вальтев представил втрое больше свидетелей — и тинг проголосовал за него. Что иначе как невезением объяснить невозможно.