Бен и Мариэль
Шрифт:
На следующее утро Мариэль проснулась ни свет ни заря и тихонько спустилась в конюшню.
— Джимми, у меня есть поручение для тебя.
— Да, мисс Мариэль? — парнишка лет четырнадцати расчесывал гриву жеребцу, но, увидев молодую хозяйку, живо отложил все в сторону.
— Скажи, что можно сделать, чтобы преградить путь карете на проселочной дороге?
— Эм… Можно вырыть яму, и тогда повозка застрянет, или заложить несколько крупных камней, или свалить дерево.
— Ты смог бы это сделать?
— Один? Боюсь, что нет, мисс.
— Ну, а хотя бы передвинуть указатели на развилке?
— Это вполне мне по силам.
— Отлично. Пусть Бэнчиза будет направо, ладно?
— Э-э… Я должен кого-то запутать?
— Именно. Мадам де Тьюри со своим пылающим страстью сынком обещала приехать к шести часам, когда все остальные гости будут уже у нас. Незадолго до этого надо спутать им карты.
— А разве они не знают верную дорогу?
— К счастью, нет. Ты можешь взять мою лошадь, но только никому ни слова, идет?
— Да, мисс.
— Ведь ты сможешь это сделать?
— Без проблем. Можете на меня положиться, мисс Мариэль.
— Спасибо, Джимми. Я перед тобой в долгу!В полдень миссис О′Бэйл заглянула к Мариэль поговорить о предстоящем приеме.
— Дорогая, скоро начнут приезжать гости, помни, что ты должна встретить некоторых из них. Мистер Гастингсон привезет своего племянника. О, я наслышана о нем! Он прекрасен, как никто другой, и у него небывалое наследство! У него даже есть свой корабль, Мариэль!
— Не впечатляет.
— Будь с ним мила и любезна, как ты это умеешь. И прошу тебя, отнесись к этому серьезно. Я не хочу навязывать тебе кого-то, ты выберешь сама, но все кандидаты очень и очень достойные, настоящие жемчужины высшего общества.
— К чему мне это ожерелье?
— Перестань дерзить. Мы говорим о серьезных вещах.
— Мама, а ты не думала, что я им могу не понравиться? Мы не так богаты, как они, такая партия будет не слишком выгодной для них.
— Но, дорогая, ведь они молоды и должны плениться твоей красотой, влюбиться в тебя. — Миссис О’Бэйл хитро подмигнула дочке и вышла.
«Как же, влюбятся, — про себя подумала Мариэль, усмехнувшись, — для начала они должны хотя бы увидеть меня, а это вряд ли им удастся».
Когда послышался первый стук экипажа, Мариэль затаилась за занавеской и всмотрелась в приезжих. Гостем оказался мистер Рэнди, вовсе не опасный для нее. Он помог выйти из кареты своей молодой супруге и ее сестре, самой главной сплетнице во всей округе. Затем приехали приятели миссис Кинди, а вскоре и она сама. Кассандра внезапно вошла в комнату и застала сестру за наблюдениями.
— Чем ты там занимаешься?
— Касси! Да так, ничем, смотрю, кто приехал.
— Разве ты кого-то ждешь? Думаю, Бен не придет сегодня, ведь мама ясно дала понять, что ему здесь не место.
— Еще как придет! Я просила его прийти! И нам абсолютно все равно, что кто-то это запретил.
— Ого! Да ты прямо-таки взбунтовалась.
— Погляди, кто приехал.
— Мадам Ботт? Неужели она взяла с собой своего смазливого сыночка?
— Мама не против, если я выйду за него.
У парадного входа нарисовался двадцатилетний юноша, довольно миловидной наружности, даже слишком милой, которая как-то не идет мужчине. Будь он дамой, все общество хором именовало бы его «куколкой». Больше всего Мариэль не нравилась его привычка обсуждать каждого, кто проходит мимо, а также его лесть и сладенький говор.
— Нет, Маковка, лучше уж оставайся старой девой, ей-богу!
— Еще должен приехать Ричард Эшвон, тот франт, что волочится за каждой юбкой.
— Он либо изменит тебе уже на второй день после свадьбы, либо проиграет
— Именно.
— Неужели и его пригласили по наущению мамы?
— Кажется, его пригласили из-за его симпатичного и богатого друга, но я не знаю, появится ли он. Вот скажи, Касси, разве это не унижение моих чувств? Мама знает, что я люблю Бена и ни за что не буду ни с кем другим, а она приглашает мне кучу кавалеров, чтобы я кого-то там выбрала!
— Знаю одно: мне бы это не понравилось.
— Тогда ты меня не осудишь.
— Не осужу за что?
— Ты сможешь передать этот конверт мистеру Ботту?
— Что за конверт, сестрёнка?
— Письмо, где сказано, что я жду его в гостиной на третьем этаже.
— Да ведь в той части дома ремонт!
— Вот именно, а значит, никто не хватится искать его в таком месте.
— Что? Что ты говоришь? — губы Кассандры растянулись в безумной улыбке. — Неужто ты хочешь запереть его там?
— Ну да. Ты считаешь, это слишком жестоко?
— Чересчур… — Кассандра оценивающе взглянула на нее. — Мне нравится! — И, подмигнув точь-в-точь как мама, юркнула из комнаты.
Мариэль была уверена, что на Касси можно положиться. И не зря — она всё провернула идеально.
Спускаясь в залу, Мариэль на лестнице столкнулась с мамой.
— Дорогая, ну куда ты пропала? Почти все гости уже в сборе. Только мистер Дэкс прислал телеграмму, что какие-то неприятности не позволили ему прийти. Он так извинялся и сожалел. Право, он настоящий душка.
— Ах, бедный мистер Дэкс! — театрально сокрушаясь, проговорила Мариэль и добавила про себя: «Одним назойливым ухажером меньше».
— Еще мадам де Тьюри опаздывает. Но думаю, мы не будем ее ждать, а начнем бал.
— Конечно, мамочка! — Мариэль, довольная таким раскладом, едва скрывала победную улыбку.
— Ах да! Племянник мистера Гастингсона, которого я тебе рекомендовала, выражал крайнюю нетерпеливость, сказав, что очень хочет познакомиться с тобой. Пойдем скорее!
— О, я скоро приду, мама. Сейчас…
— Куда ты?
— Мне надо поправить причёску.
Мариэль вернулась в комнату как раз в тот момент, когда в окно постучали. Это был Бенджамин. Мариэль радостно кинулась поднимать ставни.
— Бен! Как здорово, что ты пришел.
Он влез в окно и обнял любимую.
— Мы должны поторопиться. Внизу ждёт молодой магнат, заочно влюбленный в меня. Надо как-то избавиться от него.
— Постой, у меня есть идея. Достань мне только ливрею швейцара, остальное я все сделаю сам.
Бен, облачившись в наряд прислуги, выждал, когда миссис О’Бэйл отлучилась от юного Казановы, вероятно, чтобы поторопить Мариэль. Поигрывая золотой цепочкой от часов, Эдвард Гастингсон уверенно шагал по коридору.
— Мистер Гастингсон? — Бен поклонился.
— Именно.
— Добрый вечер! Мисс Мариэль просила передать, что, как только переоденется, будет ждать вас на веранде. Я провожу вас.
— О, что ж… Благодарю.
— Подождите ее здесь. Надеюсь, она не заставит себя долго ждать. Приятного вечера.
Бен, опасаясь, как бы его никто не увидел, вернулся назад в гостиную.
— Если он дождется тебя, Мариэль, то это будет чудо! — сказал Бен, смеясь. — Будем надеяться, что мистер Гастингсон не подхватит простуду.
— Боже, мы ужасно поступаем с этими беднягами.
— За тебя должны бороться, зачем открывать им легкие пути, — отшутился Бен.
— Нет, серьезно. Сейчас мне кажется, что надо было просто прийти на бал, потанцевать, но в случае чего говорить, что насчет жениха я уже сделала выбор.
— Да брось, Мариэль, не переживай за них. Ничего им не сделается.
— Я должна немного поприсутствовать на балу для отвода глаз, а потом я вернусь к тебе. Встретимся через час в моей комнате. А пока ты можешь подняться на третий этаж и узнать, как дела у Касси. Она тоже «обезвредила» одного кавалера.
— Серьезно? Да у тебя прямо бригада по нейтрализации опасных поклонников.
— Точно. Как было хорошо в детстве, когда никто не обращал на меня внимания.
— Кроме меня.
— Да.
Бен поцеловал Мариэль, и они разошлись.
В зале было совсем немного народу. Играла живая музыка, но танцующие не заполняли даже четверти зала. Гости, не найдя общего дела, разбились на несколько групп по интересам: одни играли в карты, другие с бокалами шампанского бесцельно бродили по залу, третьи обсуждали последние новости. Мариэль не находила себе места, так ей было скучно! Но длилось это недолго, поскольку к ней стремительно приближался видавший виды кавалер лет за сорок, а то и за пятьдесят. Он больше годился ей в отцы, чем в женихи, но вероятно, сам он так не считал.
— Мисс Мариэль, позвольте пригласить Вас на вальс?
Мариэль перевела взгляд на маму, которая следила за каждым ее шагом, и не смогла отказаться.
— Конечно, мистер Ведлистер.
— Вы само очарование! — сыпал комплиментами назойливый партнер. — Ваша грация восхитительна! Вашей матушке следовало бы чаще устраивать балы. Я вижу, Вам это доставляет удовольствие, мисс Мариэль.
«Он и в самом деле такой непроходимый глупец или просто издевается?» — думала Мариэль.
— Что Вы, мистер Ведлистер, это вовсе не так, я просто не хочу расстраивать маму.
— О, ну да, да. Сказать по секрету, я посвящен в тайный смысл этого бала.
«Все-таки первое» — про себя заключила Мариэль.
— Мистер Ведлистер, Вы не устали? Музыка такая долгая…
— Нет, а с чего мне уставать?
— Вам следует отдохнуть. Не дай бог, поднимется давление.
— Ну, право, Вы меня смущаете. Я еще не так стар, как Вам кажется.
— И все же в Вашем возрасте три тура вальса — это много. Пощадите свои суставы, мистер Ведлистер. Папа всегда на них жалуется.
— Говоря откровенно, я моложе мистера О’Бэйла.
— Правда? А так и не скажешь. Ой, прошу прощения, я имела в виду — а я и не знала.
Мистер Ведлистер от возмущения надулся, как индюк.
— Вы точно хорошо себя чувствуете?
— Мисс Мариэль, прошу Вас…
— Я вовсе не хочу Вас обидеть, просто Вы так тяжело дышите…
— Мне говорили, что Вы — сама кротость.
— Кругом сплошная ложь, мистер Ведлистер.
Музыканты доиграли, и незадачливый кавалер проводил Мариэль на место. Больше он ее не приглашал. Зато подошел довольный мистер Эшвон и попросил «оказать ему честь», подарив следующий танец. «Как бы вы все оказали мне честь и убрались отсюда», — думала Мариэль, отвечая на приглашение реверансом.
Остудить пыл мистера Эшвона оказалось проще простого. Стоило лишь намекнуть, кто в зале самая богатая невеста, как после окончания танца Казанова уже был подле другой девицы. Мариэль же, обрадовавшись, выбежала в холл, где можно было наблюдать весьма эмоциональную сцену. Мистер Гастингсон, устав ждать на веранде, решил спросить проходящую мимо миссис О’Бэйл, не собралась ли еще ее дочь, и узнал, что она давным-давно в зале. Тогда молодой франт поинтересовался, не мог ли слуга обмануть его, и пришел в ярость, выяснив, что его надули. Мистер Гастингсон решил не оставлять это дело и найти негодяя. Увидев Бена, он указал на него.
— Вот же он!
— Бенджамин?! — глаза у миссис О’Бэйл из миндалевидных сделались необычайно круглыми.
Мариэль поспешила на помощь к Бену.
— Вот благодаря чьей лжи я простоял на холодном воздухе битый час, напрасно дожидаясь мисс Мариэль!
— Разве столь прекрасную даму можно ждать напрасно? Вы полагаете, мисс Мариэль не достойна того, чтоб ее ждали? — Бен выбрал хитрую стратегию.
— Бен! — вмешалась миссис О’Бэйл. — Ведь я просила не беспокоить нас в этот день!
— Что ж, следует наказать лживого слугу как следует, — самодовольно произнес мистер Гастингсон.
Мариэль увидела, как в Бене закипает ярость, и поспешила вмешаться:
— О, мистер Гастингсон, простите ради бога. Это моя вина. Я действительно попросила Бена передать вам сообщение, но это совсем вылетело у меня из головы.
— В самом деле?
— Да, простите, что забыла про вас, — Мариэль мило улыбнулась, переведя хитрый взгляд с Бена на жертву их заговора. — И Бенджамин вовсе не слуга, а старинный и достопочтенный приятель нашей семьи.
Мистер Гастингсон побледнел, затем густо покраснел и произнес что-то невразумительное. Спрятав неприязнь, он взглянул на Бена и произнес:
— Я приношу свои извинения.
— Я подумаю над тем, чтобы их принять.
Мистер Гастингсон, слегка наклонив голову, оставил их. Миссис О’Бэйл строго взглянула на них обоих.
— Одурачить меня вам не удастся.
Бал, который превратился в сплошную сумятицу и так и не досчитался некоторых гостей, подошел к концу. Бена с Мариэль, точно школьников, отчитали за их проделки, однако им это не принесло ни малейших неудобств. Никакие запреты не останавливали двух влюбленных. Мариэль была счастлива, и это видели ее родные, а посему со временем они начали свыкаться с мыслью, что Бен останется с нею рядом навсегда. Когда людям хорошо, время летит быстро. Так прошел еще один год, ознаменованный радостью.Одним свежим утром, какие выдаются в конце апреля, Мариэль проснулась от знакомого аромата имбирного печенья, которое всегда пекла тетя, когда она гостили у них. Одевшись, она спустилась к завтраку и только хотела спросить, почему папа, рьяно вцепившись в газету, скосил лицо в ужасную гримасу, как ее тетушка воскликнула, указывая на окно:
— Да это же Бенджамин!
Мариэль в два счета оказалась на веранде и, слетев со ступенек, кинулась любимому в объятия.
— Бен! Милый! Доброе утро! Ах, как я хочу говорить тебе «доброе утро», лежа в кровати на твоем плече!
— Моя малышка, звездочка!
— Что с тобой? Мои поцелуи тебя не радуют?
— Мариэль…
— Почему ты такой грустный?
— Пойдем, я должен сказать тебе кое-что.
Мариэль уловила тревожную интонацию, и сердце ее неистово заколотилось. В голове мелькали сотни вопросов, предположений, загадок, но они шли молча до самого озера. Вспомнив озабоченное лицо Бена при встрече и то обстоятельство, что он даже не зашел в дом поздороваться с ее родителями, Мариэль поняла, что то, что она сейчас услышит, необычайно важно. Бен еще никогда не был столь серьезным, даже в день ее отъезда в Дублин.
— Что случилось? — спросила Мариэль, едва они шагнули на пирс.
— Мариэль, я уезжаю.
— То есть как? Куда?
— Сегодня объявили, что между Испанией и США началась война. Я ухожу на фронт.
Последовала пауза.
— Нет! Не может быть! Зачем? Добровольцем?!
— Мариэль, пойми, Испания — моя Родина, я должен, обязан сражаться за свою страну.
— Но это глупо! Твоя Родина — Ирландия, здесь, рядом со мной!
— Нет, Мариэль, это другое. Одно — по месту жительства, другое — по крови. Меня зовет долг, понимаешь? Я чувствую, что нужен Испании, что должен вмешаться в эту войну!
— Что за нелепость! С чего это из тебя полезли мальчишеские амбиции? Думаешь, они без тебя не справятся? Куда там, конечно, нет, ведь им нужен Бенджамин собственной персоной!
— Милая, послушай…
— Нет, нет, я не верю! Ты меня просто испытываешь, да?
— Мариэль, любимая, не плачь! Ты разрываешь мне сердце! Ведь я не смогу остаться. У меня нет выхода.
— Как это нет? Разве другие мужчины нашей страны уходят на фронт? Если бы война была в Ирландии, я бы и слова не сказала, но ты вмешиваешься в чужие дела! И это ты называешь «нет выхода»?
— Его действительно нет. Я знаю, тебе очень больно. Мне тоже! Но мы с тобой ничего не сможем сделать. Конечно, можно остаться здесь и продолжать радоваться жизни, зная, что остальные умирают вместо тебя. Но ведь я буду хуже дьявола! Мариэль, своих не бросают!
— Но меня-то ты бросишь! Бен, как ты не понимаешь, ведь тебя могут убить, и ты уже никогда, никогда-никогда не сможешь вернуться!
— Я знаю, милая, это страшно, особенно для тебя, ведь вся боль достанется тебе, но я чувствую, что эта война не станет моим концом.
— Восхитительно! Выходит, мне просто надо положиться на твои пророческие способности!
— Тише, тише.
— Нет, Бен, мы договаривались, что будем советоваться по любому вопросу. Я не согласна. Я запрещаю тебе идти на войну! А значит, все должно остаться так, как есть.
— В этой ситуации ничье мнение не важно.
— Что ж за жизнь у меня такая! Сначала Дублин, теперь эта война.
— Такова судьба, Мариэль.
— Ах, судьба! Ты покидаешь меня добровольно, при чем тут судьба?! Нас постоянно разлучают, по-твоему, нам не суждено быть вместе?
— Я не это имел в виду. Суждено или нет, мы все равно будем вместе.
— Ты всегда говорил, что для тебя нет ничего важнее меня. Значит, ты лгал?
— Мариэль, ты меня удивляешь. Есть вещи, которые нельзя сопоставлять. Я иду на войну не чтобы ловить чины или утолить тщеславие. Я иду защищать. Поэтому не говори, что я променял тебя на что-то другое. Это обидно.
Мариэль понимала, что она отчасти не права, но в действиях Бена чувствовалась не меньшая несправедливость.
— Ты думаешь, мне самому хочется идти туда? Чего там ждать мне? Привыкать к тому, что кругом боль, усталость, смерть. Ты хотя бы будешь дома, в окружении любящих людей, в безопасности. Может, в атмосфере добра и любви спустя какое-то время у тебя вновь появятся силы. Приедет какой-нибудь принц, и ты будешь счастлива с ним так же, как была со мной.— О, Бен, как же тебе не стыдно?!
— Стыдно! — тут же опомнился Бен. — Прости меня, милая! Прости, я перегнул палку. Просто я хочу, чтоб ты знала: это решение было для меня необычайно тяжелым, но прости, все равно это я должен поддерживать тебя, ведь я же и принял его. Но, Мариэль, на него не повлиять, понимаешь? Это ничего не поменяет в наших отношениях. Я никогда не забуду тебя, никогда не полюблю другую.
Мариэль зарыдала, бросившись к нему.
— И ты, Мариэль, обещай ждать меня.
— Я буду ждать, Бен! Буду! Только тебя!
— А я обещаю вернуться. Я не смогу жить без тебя. И не бойся за меня — я не смогу даже умереть без тебя! Только на твоих руках! Поэтому не смей думать, что я погиб. Ты смеешься или плачешь? Главное — жди меня. И не обмани. Ты такая красивая. Каждый захочет взять тебя в жены, сможешь ли ты сопротивляться?
— Конечно! Что ты говоришь такое?! Я всегда буду верна тебе!
— Нет, ты обманешь, ты слишком прекрасна, ты еще не осознаешь этого.
— Может, ты сразу готовишь меня к худшему, а? Только скажи!
— Ну тише, тише, — Бен снова привлек ее к себе, — Я просто боюсь потерять тебя, Мариэль. Но запомни — слышишь меня? — что бы ни случилось, что бы ты ни услышала, я вернусь к тебе!
Мариэль вздохнула. Больше говорить было бессмысленно. Она знала, что это неизбежно. Только она оправилась от старого удара, как судьба опять ударила топором. Оставалось только одно — терпеть. Мариэль скрестила руки на груди и, покачав головой, искоса взглянула на Бена:
— Меня всегда поражала легкость, с какой мужчины раздают обещания, что вернутся с войны. Вам легко говорить и нечего терять — ведь с мертвого не взыщешь.
— Я всегда говорил, что у тебя отличное чувство юмора.
Взявшись за руки, они побрели назад.
— Я буду тебе писать.
— Это слабое утешение. Да и вряд ли ты сможешь делать это каждый день. Ведь ты будешь там занят.
Целый день Бен уговаривал Мариэль, стараясь ослабить ее печаль, а вечером он уехал. Все происходило как во сне. Мариэль помнила только, как Бен стоял на причале, в окружении новобранцев, в солдатской форме, которая необычайно шла ему, и это Мариэль еще больше злило, потому что форма будто говорила: «Видишь, он создан для службы». Ремень плотно стягивал его худощавую фигуру. И когда солдаты сзади неправильно построились, Бен крикнул вслед за сержантом, что нужно делать. Его звонкий, с легкой хрипотцой голос эхом раздался на набережной. Мариэль вновь подумала, что и здесь Бен остается лидером. А потом провожающих отогнали еще шагов на десять назад, и Мариэль помнила только долгий-долгий взгляд. Они с Беном смотрели друг другу в глаза, читая мысли, и это был их самый оживленный разговор за все время. Две минуты, которые отвели на объятия с родственниками, пропорхнули ласточкой. Бен в последний раз поцеловал ее, крепко прижав к груди, и обнял отца. Мариэль была словно в забытьи, она очнулась лишь тогда, когда Бен уже стоял на палубе и махал ей, сдерживая слезы. Он думал о том, как сильно они с Мариэль любят друг друга. Возможно даже, за все времена, что стоит мир, не было никого, кто любил бы так сильно.Мариэль вернулась домой и, не отвечая на вопросы, кинулась в свою комнату. Она не до конца осознала, что произошло, и появилось какое-то странное ощущение, будто она только что уехала сама, и в то же время она лежала в своей комнате. Мариэль пролежала, не шелохнувшись, глядя в одну точку, часа два, и ни одна мысль не промелькнула за это время. В голове стучало лишь одно слово: «Уехал!» Не было слез — будто все внутри высохло, и как ни старалась Мариэль уснуть, сон не приходил. Уже начало светать, а она все еще доживала минувший день. Ей казалось, что карусель ада завертелась, и теперь за все время, что Бен будет отсутствовать, ей ни разу не удастся уснуть, но природа все же взяла верх. Наутро Мариэль проснулась и, не понимая, почему она лежала в кровати в одежде и башмаках, сбежала вниз, в столовую. Завидев родителей, Мариэль взволнованно воскликнула:
— Мама, папа, где Бен?
Миссис и мистер О’Бэйл одновременно открыли рты и испуганно переглянулись.
— Дорогая, кхе… Бен в армии.
Мариэль села на стул.
— И правда.
Она придвинула кружку с чаем, в полной тишине помешивая сахар, намазала бутерброд, и вдруг хлеб упал на пол, и Мариэль прорвало. Она вся затряслась в рыданиях, уронив голову на колени.
— Доченька, что ты, родная, — миссис О’Бэйл подбежала
— Мама, но ведь он не просто ушел в армию, а на войну. На войну!
— Он поступил как настоящий мужчина. Ты… ты должна гордиться им. С ним все будет хорошо, поверь мне, он ловкий и шустрый — такие не пропадут.
— О, мама! Такие-то и пропадают! Бен слишком отчаянный и дерзкий, он будет рисковать, везде высовываться вперед, уберегая других. Ведь он не будет отсиживаться, даже увидев опасность. Этого я боюсь больше всего! У него самый высокий шанс, чтобы его… — Мариэль вновь зарыдала.
— Дочка, послушай меня, — вступил мистер О’Бэйл, — Ты должна верить, что Бен вернется целым и здоровым. Вера — это самое главное и порой единственное, что помогает солдату. Бен знает, что ты его ждешь, так что я не думаю, что он понапрасну будет рисковать собой. Слезами ты не поможешь ему. Лучше поднимайся в свою комнату и начинай писать письма. Ничто так не подбадривает, как привет из дома. И перестань плакать. Будь сильной, а не то ты будешь недостойна его.
Мариэль подняла удивленные заплаканные глаза, которые были еще прелестней, чем обычно.
— Папа прав, — вмешалась миссис О’Бэйл, — если ты действительно любишь Бенджамина, ты должна облегчать его участь, а не заранее оплакивать его! Война, конечно, дело жестокое, но ведь не один Бен будет сражаться против врага. У миллионов солдат сейчас одна судьба. И ты не одна такая несчастная. Да и это не первая война, и мы знаем, что много людей возвращается с фронта. Почему бы среди них не быть и Бенджамину? Ты не должна плакать, поняла, Мариэль?
— Да, мама.
— Вот и умница. А теперь беги писать письмо. Ты запомнила, куда надо адресовать?
— Порт Сьенфуэгос, до востребования.
Мариэль послушалась совета, и после написании письма ей действительно стало легче. Казалось, что она разговаривает с Беном, что он где-то рядом, но все же часто слезы капали на бумагу, и Мариэль не могла продолжать писать. Когда она выводила строчки: «Я дико скучаю, это не передать словами», на ум тут же приходило: «Что сделать, чтобы вернуть тебя, Бен? Я не могу больше, не могу, я умру без тебя», и это «не могу» крутилось в ее мозгу, причиняя боль.
Мариэль писала по нескольку раз в день, надеясь, что хоть одно письмо из десяти должно дойти до Бена, ведь отправка почты осложнялась далеким путешествием и условиями военного положения. Мариэль безумно страдала от тоски и одиночества. Без Бена жизнь стала абсолютно бессмысленной. Казалось непонятным, зачем надо заниматься какими-то делами, ненужными виделись все вещи и события — рухнул целый мир, и теперь требовалось восстановить его по кусочкам.
Все семейство О’Бэйл поддерживало Мариэль, как могло. Даже Кассандра оставила свои развлечения и веселила сестру, но это не слишком-то ей удавалось.
Со злосчастного дня расставания минуло две недели. Мариэль сильно похудела, и ее прежняя веселость сменилась упадническими настроениями. Впрочем, неожиданное письмо от Бена взорвало это состояние. Мариэль в нетерпении разорвала конверт прямо на том месте, где его получила, и жадно впилась глазами.Дорогая Мариэль, спешу сообщить, что я совсем недавно оставил Ирландию, а уже невозможно соскучился по тебе! Сейчас я уже в Испании. Меня записали в ряды добровольцев, побрили как новобранца, и я принял присягу. Теперь нас ожидает скорый учебный курс, и после нас погрузят на корабль на Кубу. Знаешь, эта здоровая посудина, на которой нас повезут, довольно ветхая, но она меня очаровала (ты знаешь мою любовь к кораблям). Милая, прошу тебя, не грусти! Я как вспомню твои большие непривычно печальные глаза, когда ты меня провожала, у меня сжимается сердце! Не думай, что я далеко, — душой я всегда с тобою. Наша любовь вынесет это испытание, и мы снова будем вместе — «до конца наших дней» — хотел сказать, — нет, намного дольше! А лучше вообще не будем умирать. Я изобрету эликсир жизни для тебя, любовь моя, и мы будем вечны. Ты ведь поделишься со мной? (Я улыбнулся, — улыбнись и ты). Целую тебя тысячу раз!
Твой Бенджамин
27 апреля 1898 г.P. S. Мариэль, адрес военно-полевой почты будет меняться, но пока письма присылай на адрес, указанный на этом конверте. Целую.
По дороге домой Мариэль все перечитывала снова и снова, не в силах нарадоваться. Эта добрая весточка слегка умерила грусть, но переживания остались. «Письмо написано почти две недели назад, — рассуждала вслух Мариэль, — тогда все было хорошо, но неизвестно, что сейчас. О, ну почему почта идет так долго?!» Мариэль кинулась писать ответ.
Дорогой Бен!
Я получила твое первое письмо, которое сделало меня невероятно счастливой! Любимый, когда ты ушел, в моей душе будто резко образовалась яма, глубокая и ледяная! Первые два дня я была словно в бреду, и до меня дошло не сразу, что тебя рядом нет. Как так? — я не могла понять. Все это время я ходила словно привидение по белу свету. Как я ругала себя, что не удержала тебя, не нашла слова, да лучше бы я пленила тебя веревками! Бен, милый мой, сказать, что мне грустно и жутко тебя не хватает, — значит, не сказать ничего. Мое сердце содрогается от боли и тоски! Я так волнуюсь за тебя! За первую неделю я ни разу не сомкнула глаз. Нет ни сна, ни аппетита, ни желания что-либо делать. Я знаю, что нельзя впадать в меланхолию, надо чем-то заниматься, тогда и время полетит быстрее, но я не могу не думать о тебе. Мысли лезут в голову сами, а с ними и переживания. Я не смогу жить без тебя! Любовь моя, береги себя! Помни, что твоя жизнь и моя — одно целое. Рискуя собой, ты рискуешь и мной. Пусть хоть это тебя остановит. Ты такой отчаянный. Прошу тебя, не лезь на рожон. Помнишь, когда я училась в Дублине, ты все время повторял, чтоб я была осторожна? А что такое Дублин по сравнению с далекой Кубой, где идет война? Ох, ну почему людям не живется мирно? И почему жестокая судьба постоянно разлучает нас? О, лучше и не думать, а то можно сойти с ума. Но все равно, Бен, я всем сердцем благодарна Богу за то, что он подарил мне встречу с тобой! Ты — самое лучшее, что есть в моей жизни. И я с самой первой секунды, как только увидела тебя, поняла, что ты ворвался в мое сердце навсегда. И я всегда буду ждать тебя, что бы ни случилось. Целую миллион раз! Крепко обнимаю! И снова целую!
Твоя Мариэль
10 мая 1898 г.— Дочка, — заглянула в комнату миссис О’Бэйл, — там пришел почтальон, ты…
— У него что-то есть для меня? — встрепенулась Мариэль.
— Нет, к сожалению. Но ты не хочешь передать ему письмо?
— О, нет. Я сбегаю сама, так будет быстрее.
— Дорогая, лишь за сегодняшний день ты была на почте четыре раза!
— Ну и что. Меня пока не гонят оттуда. Сегодня не принесли свежих газет?
— Утреннюю ты читала.
— Пожалуй, я куплю еще каких-нибудь, вдруг в них будет что-то про события на Кубе.
Мариэль выбежала, прихватив с собой все необходимое, а миссис О’Бэйл, покачав головой и устало проведя по волосам, опустилась в кресло-качалку. Ее очень беспокоило поведение дочери: бедняжка совсем забыла нормальную жизнь, отказалась от привычного распорядка, много молчала, замыкалась в себе, подолгу просиживала на почте, ожидая каких-нибудь вестей. «Этот мальчишка» крепко держал ее в своей власти, даже не находясь рядом.
— Мама, — нарисовалась в проходе Кассандра, — где наша Мариэль? Я принесла для нее новости.
— Она только что убежала.
— На почту?
— Куда же еще. Что там у тебя, милая?
— «Американский флот бомбардирует укрепления северного побережья Кубы. Порт Матансас находится под угрозой».
— Думаю, не стоит ей это показывать. Лишние расстройства ни к чему хорошему не приведут.
— Но Маковка просила приносить ей все, что ни попадется.
— Ну разумеется! Однако нам хватит ума показывать ей только хорошие статьи. Отдай мне заметку.
Подобным образом и проходили дни. Мариэль сторожила почтальона у окна, пачками отправляла письма, стараясь подбодрить Бена, гуляла в одиночку и все время вспоминала сладкое прошлое. «Как там сейчас Бен? — думала она. — Куда судьба направила его?» О том, как поживал Бен в этот день, Мариэль узнала через двенадцать дней в очередном письме. Разворачивая его, вдыхая запах фронтовой бумаги, Мариэль заметила, как от волнения трясутся ее руки.Мариэль, любимая, родная! Как мне не хватает тебя! Как хочется прижать тебя к себе и долго-долго целовать! Не печалься, лапочка, у меня все хорошо (за исключением того, что ты не рядом). Мы благополучно добрались до Кубы. Подумать только! Я плыл через всю Атлантику! Сейчас находимся в порту Сьенфуэгос. Честно говоря, мы чудом не наткнулись на коралловые рифы. Один баркас, следовавший за нашим судном, постигла злая доля. В целом, здесь довольно безопасно, в то время как северное побережье блокировано американским флотом. Солдаты, вернувшиеся из разведки, говорят, что американская эскадра располагается далеко от берега, но это не мешает ей проводить бомбардировку. Гавану полностью блокировали, но порт Матансас выдержал обстрел и даже сумел постоять за себя. Американский флот производит рекогносцировку берега, местами обстреливая его, чтобы выявить слабые места и определить, где разгружать оружие для инсургентов и, боюсь подумать, делать высадку десанта. Всем существом меня тянет к северо-западной части острова, где ведутся оборонительные бои, но начальство, похоже, предназначает нас для другого. Здесь, на Кубе, ужасно жарко, всех мучает жажда, и от солнца раскалывается голова. Я еле сдерживаюсь от желания сорвать с себя форму и особенно снять сапоги. Однако здесь безумно красиво, и если бы мирное время, как хорошо было бы на этом острове. И эту красоту у Испании хотят отобрать! Но дело даже не в этом. На Испанию напали вероломно, когда она совсем не была готова к войне. Это видно даже изнутри: у нас не хватает солдат, оружия, оснащения на флоте, мощных боевых кораблей, но что делать… Мы должны защищать честь страны. Мариэль, я чувствую, что не зря пришел, потому что защищать слабых — самое святое. Прости, что не могу защитить сейчас тебя. Но я вернусь к тебе, любимая. Береги себя. Вспоминай наши сказочные дни и верь, что я никогда не забуду тебя.
Навеки твой Бен
7 мая 1898 г.Два письма, дышащие оптимизмом, заметно подбодрили Мариэль, и она вырвалась из плена глубочайшей печали, хотя и полностью освободиться от тревоги не смогла. Прогулки, чтение, да и все то, что раньше приносило радость и успокоение, нынче не действовало. Да и вообще, теперь книгам она предпочитала свежие газеты, и так как ничего не смыслила в политике, то просила папу разъяснить ей ту или иную статью, где рассуждали о замыслах США, анализировали военно-политические действия на Кубе, рассказывали об операциях партизанских движений. Когда речь шла о прямом изложении событий, то все было ясно, но Мариэль не могла просчитать, как тот или иной шаг скажется на будущей судьбе государств, какие объекты стратегически важные, как внешняя и внутренняя политика и экономика стран влияют на ход военных действий и тому подобные тонкости. Газеты с плохими новостями от нее старались прятать, однако как-то ей удалось перехватить корреспонденцию.
— Касси, что ты там прячешь? — спросила Мариэль, случайно столкнувшись с сестрой на веранде.
— Так, пустяки. Очередная газета. Тебя она не заинтересует.
Подозрительно взглянув, Мариэль вытащила лист как раз с нужной страницей:
— Здесь про Кубу! Это карта Вест-Индии, я узнала.
— В самом деле? — приняла удивленный вид Кассандра.
— Зачем вы скрываете это от меня?
Кассандра начала оправдываться, но Мариэль даже не слышала ее.
— Так, здесь говорится про бой у Сан-Хуана, где испанцы удерживали атаку старого замка, — рассуждала Мариэль. — Вход загородили потопленными кораблями и минами, так что американцы не могли войти в гавань, однако они вели обстрел, даже не дав возможности нейтральным судам покинуть порт. Представляешь, Касси?
— Но ведь Бена там нет, верно?
— Я очень надеюсь. Согласно последнему письму, он находится на северном побережье Кубы.
— Но там все оккупировано американским флотом!
— Нет, многие порты не подпускают их, отражая атаки. Но дело в том, что США хотят высадить десант на этом берегу. Я очень боюсь. Тем более здесь говорится, что адмирал Сэмпсон после неудачи с Сан-Хуаном отправил свою эскадру назад к Гаване.
— Не волнуйся, папа сказал, что Бен должен быть восточнее этого места.
— Постой, здесь должно быть продолжение! Где второй лист?
Кассандра со вздохом протянула остатки газеты. Мариэль разложила ее на полу и, как помешанная, искала руками и глазами нужную информацию. «Блокада Сантьяго, — гласил ужасающий заголовок. — Не добыв уголь на Мартинике, получив его в скверном качестве в Кюрасао, испанский адмирал Сервера не мог себе позволить плыть до Сьенфуэгоса. 19 мая в 6.00 Сервера вошел в Сантьяго. На беду испанцев суда с углем опоздали, и Сервера только зря выдал свое присутствие. Тем временем американский капитан Шлей, действовавший по приказу Сэмпсона, благодаря удачным стечениям обстоятельств загрузился углем в море и заблокировал порт Сантьяго».
— Насколько помню географию, — вмешалась Касси, — речь идет о южном побережье.
— Да, ты права, но что если…
— Мариэль, — перебила ее сестра, зная, о чем она думает, — Знаешь, театр военных действий располагается и на Филиппинах. Помнишь, мы читали про первое морское сражение? Это же не значит, что Бенджамин находится во всех местах, что упоминаются в газетах. Успокойся, все будет хорошо.
— Мне бы твою уверенность.
— Эй, я тоже за него переживаю.
— Знаю, — Мариэль устало улыбнулась.
Кассандра всегда была такой ироничной и скорее поддразнивала людей, чем ободряла их, но с сестрой она вела себя совсем по-другому. На протяжении многих дней не было никаких вестей ни от прессы, ни собственно с фронта. Семья О′Бэйл, встретившая приехавшего Тэда, вновь собралась вместе. Молодой священник помог младшей сестренке сохранить интерес к жизни, напомнил о важном, облегчил страдания. Моральная поддержка — великая вещь. Она творит чудеса. Потихоньку Мариэль справилась с кризисом и вспомнила про свою жизнь. Она, как прежде, писала письма и думала о любимом, скучала — еще сильнее, ведь разлука нарастала, — но теперь она проводила время еще и за книгами, посещала библиотеку, восстанавливала школьные знания.
Мариэль с радостью приняла предложение тети погостить у нее в Голуэе. Во-первых, там куда больше любимых мест, где они с Беном вместе проводили время, а во-вторых, можно ходить на почту еще чаще и не бояться, что кто-то спрячет от тебя газету. Еле уговорив родителей, уверив, что все будет в порядке, Мариэль осталась. С утра она гуляла по городу, а в остальное время сидела за книгами. Письма не приходили, зато газеты публиковали кое-какие интересующие Мариэль сведения. Правда, она ждала вестей с северного побережья острова, о котором писал Бен, но издания трубили о захвате Сантьяго: «Броненосец “Орегон” проделал путь из Америки и прибыл в подкрепление Сэмпсону. Чтобы лишить испанцев возможности покинуть гавань, командование американским флотом приняло решение затопить свое угольное судно, загородив проход. 3 июня в 3 часа ночи команда лейтенанта Хобсона вошла в проход, но испанцы встретили неприятеля огнем с судов и фортов. Попытки затопления парохода закончились для американцев плачевно: корабль сел на мель, а вся команда попала в плен. Однако в последующие дни подкрепление армии США, высадившееся по обе стороны порта, произвело атаку, в течение которой Сантьяго непрестанно подвергался бомбардировке. Как сообщают наши корреспонденты с нейтральных судов, эскадра Серверы, попавшая в ловушку, полностью отрезана, не имея возможности даже подвезти провизию». В следующем выпуске стало известно про захват бухты Гуантанамо американскими пехотинцами. Мариэль нервничала. Самым ужасным было то, что она находилась в неведении. Газеты приносили печальные известия о захвате портов и количестве раненых и убитых при мощном обстреле Сантьяго, о новых планах успешной армии США, но Мариэль не знала, относятся ли все страшные факты собственно к Бену.
С утра Мариэль побрела на пирс. Вода приманивала вечно голодных чаек. В небе быстро проплывали облака, словно находясь в растерянности, как и она сама. Мариэль грустно думала о том, что всю жизнь ей приходится чего-то ждать, в то время как сама жизнь ее не ждала. Казалось, они только-только познакомились с Беном, ее увезли, и каждый день она ждала встречи, а она настала так ненадолго. И вновь разлука. Она вынесет ее, дождется любимого, только ей уже будет отнюдь не восемь лет…
По возвращении назад Мариэль ожидал сюрприз. Войдя в кухню, она увидела своих родителей.
— Вуаля!
— Что вы здесь делаете? — радостно воскликнула Мариэль.
— Приехали тебя поддержать.
— И не лень же вам мотаться туда-сюда.
— Ну, и не только из-за этого… Ты забыла?
— О чем? Ох, да! Сегодня же день нашей семьи. Ваша годовщина. Простите, я совсем забыла.
— Ничего, дорогая, мы все понимаем. Тебе сейчас не до этого.
Из кондитерской был заказан торт, и дом миссис Кинди наполнился праздничной атмосферой.
— Доченька, это тебе для поднятия духа! — И с этими словами миссис О’Бэйл развернула красивое платье золотого цвета.
— О-о, — улыбнулась Мариэль, — Мамочка, зачем? Я вовсе не заслужила.
— Ну что ты.
— Большое спасибо! Оно потрясающее.
— Ты даже не наденешь для примерки?
Мариэль с извиняющейся улыбкой, чтобы не обидеть маму, зашла за ширму. Спустя минуту на ликующий возглас миссис О′Бэйл прибежала ее сестра.
— Ты великолепна! Чудо как хороша!
— Сногсшибательно! Юлиана, где ты его достала?
И они наперебой начали нахваливать разные магазины. Мариэль переоделась в прежнее платье, но теперь на нее стали наматывать разные ткани.
— Вот это для следующего платья. Шикарная тафта. А еще есть атлас ярко-лазурного цвета. Для Мариэль он подойдет идеально.
— Папа! — ожила Мариэль, завидев в коридоре мистера О′Бэйла. — На помощь!
— А-а, — засмеялся он, — эти модницы взяли тебя в оборот?
— Мариэль, надень снова платье. Папа не успел взглянуть.
— Тише! Минутку внимания!
Возгласы прекратились, и Мариэль вырвалась из цепких рук.
— Дочка, судя по крикам, ты невероятно прекрасна в этом платье.
— Жаль только, не для кого его надеть, — опустилась на диван юная красавица.
— Собственно, у меня есть подарок получше. — И он протянул дочери письмо.
— Ах, папа! Что же ты молчал?! — Мариэль вскочила и, отойдя к окну, развернула конверт. — От двенадцатого мая.
Все застыли, ожидая вестей. Миссис Кинди, умиляясь, смотрела на счастливую и вместе с тем взволнованную племянницу, как вдруг на лице Мариэль улыбка оборвалась, она начала отклоняться назад и, выронив письмо, упала на спину. Мистер О′Бэйл едва успел смягчить ее падение.
— О господи! — закричали женщины.
— Нашатырь, скорее! — мистер О′Бэйл похлопал дочь по щекам, приводя в чувство.
Получив необходимое, он поднес смоченную вату к носу Мариэль. Сестры испуганно обнялись. Изящный носик сморщился от едкого запаха, и Мариэль очнулась. Ей дали воды и расстегнули воротник.
— Ужас, она чуть не ударилась головой о каминную полку!
— Доченька, как ты? — мистер О′Бэйл перенес бедняжку на диван.
— Что же там такое? — миссис Кинди взяла письмо в руки: