Бендиго Шефтер
Шрифт:
На горизонте, честно говоря, не было ничего. Мы проезжали по семь-восемь, а то и по двенадцать миль в день. Пару раз устраивались на ночлег там, откуда еще видно было место прежней ночевки. Для Джона Сэмпсона наше путешествие было чем-то большим, чем просто дорога, оно стало его возрождением. Сумеет ли наш поселок изменить людей так, как меняли их прерии? Я догадывался, что город создают не дома и улицы, а мужчины и женщины. Я радовался, что с нами Джон Сэмпсон, Рут Макен, мой брат Каин, и пытался понять — гожусь ли я сам для того, чтобы созидать наш будущий город.
И вот наступило утро. Мертвое серое небо висело
Ветер улегся еще до зари, дома были отчетливо видны в прозрачном утреннем воздухе, а из их труб поднимался дым, манящий нас к теплу и безопасности. Мы остановились и долго смотрели на наш поселок, горло сжимал ком: вот оно, то, что мы построили своими руками, такое новое, но уже наше.
Каин вышел из дому с ведром в руке и двинулся к загону доить коров. Заржала лошадь. Каин взял вилы и стал накладывать сено в ясли. Что-то заставило его поднять голову.
Мы видели, как он замер, отбросил вилы и рванул к дому, распахивая дверь. В морозном безветренном воздухе звук его голоса легко достиг нас.
— Мать! Они вернулись! Они вернулись с детьми!
Открывались двери, на снег высыпали люди, прикрывая глаза рукой, чтобы нас разглядеть. Они кинулись нам навстречу, а мы побежали к ним с горы, увязая в сугробах. Этан Сэкетт медленно шел позади — к нему бежать было некому.,
Каин обнял Энн, а Ленни прильнул к отцу.
Глаза Нили жадно шарили по лицу Мэй.
— С тобой все в порядке?
— Конечно. Мистер Сэкетт и Бендиго нас спасли.
Смущенный Нили повернулся к Этану и протянул ему руку. Это движение ему далось нелегко.
— Спасибо, Сэкетт.
Этан отмахнулся.
— У Бендиго заслуги побольше. Если бы не его пушка, живыми нам оттуда не выбраться. Ну ничего. Когда начинаешь новое дело, приходится и не такое терпеть.
Увязая в снегу, мы пошли по домам. Люди говорили без умолку — счастливые, торжествующие свою первую победу.
Город тогда еще не родился, но начало ему было положено.
Глава 3
Зародышем будущего города стали пять домов и землянка с бревенчатым накатом, которую соорудил Этан Сэкетт. Как вы можете догадаться, она оказалась самым теплым жилищем из всех.
Снегопад застал нас врасплох. В домах были готовы только стены и крыши, а окна пришлось занавешивать тентами от фургонов. Земля промерзла, и мы уже не успели сделать вокруг домов земляные насыпи для защиты от ветра. Пришлось нагребать высокие снежные валы.
Мы работали и все поглядывали на окружающие холмы — не появятся ли индейцы. Но, похоже, хоть нас и было мало, они признали нашу силу.
Каин как-то сказал:
— Слава Богу, у нас появилась решимость выжить. Нас мало, но какие бы испытания не свалились нам на голову, мы выстоим. Мы никуда не уйдем отсюда, а когда придет весна, встретим ее с радостью.
Нили Стюарт ухмылялся, но прислушивался. Наверное, и на него слова Каина действовали ободряюще, ведь Каин упорен и непоколебим, как горы. После того как Этан Сэкетт раскрыл мне глаза, я стал замечать, что мы все зависим от Каина и ждем, куда он нас поведет. Его сила передавалась
Однажды, когда мы вырубали кусты на опушке, чтобы в них не могли спрятаться индейцы, Каин сказал:
— Не удивительно, что египтяне смогли построить огромные пирамиды.
— Почему? — спросил Крофт.
— Там приветливая земля, горячее солнце, нет нужды заботиться о дровах, там течет река, приносящая плодородный ил и несущая вдоволь воды. У них хватало времени, чтобы подумать и о других вещах.
— Нам тоже нужно найти время для таких вещей, — сказал Джон Сэмпсон. — Нашим детям недостаточно одной только пищи.
— Ты о чем?
— О школе. О школе с партами и с грифельными досками. На том холме я приметил пластины сланца. А поищем, так найдем и мел.
— Да, нужна не только школа, нужна и церковь, — согласился Каин.
— Уже и школа! — сказал Нили. — Еще дома не достроены.
Однако похоже, что и он заинтересовался не на шутку. После этого разговора он стал как-то меньше болтать о солнечной Калифорнии.
А я затосковал. Я из школьного возраста уже вырос, а знал мало, и все мои знания были случайными. Всю жизнь я проработал на ферме в родном Иллинойсе, а в школу ходил всего лишь несколько месяцев, да и то — от случая к случаю. Правда, родители все время читали Библию, а я запоминал и обдумывал услышанное. Потом и сам стал перечитывать отрывки. Не ради слова Божьего, а ради всех этих удивительных историй, ради музыки словесных созвучий. Я мечтал овладеть словами так, чтобы уметь говорить и писать разумно.
Меня огорчало, что я ничего не знаю о библейских землях. Древние люди повествовали о знакомых вещах: о стадах, о пастухах, о ночных дозорах. А те, что разрушили стены Вавилона, — неужели и они тоже начинали с малого, как и мы — с ручейка, небольшого стада, нескольких стен?
Мне хотелось бы прочитать и другие книги, но в дорогу мы взяли с собой только Библию. Там, дома, мне довелось прочесть «Свободу воли» Джонатана Эдвардса, ее оставил у нас какой-то проезжий, когда я был совсем маленьким. От него же нам достались и «Плоды одиночества» Уильяма Пенна. В моей памяти эти книги как-то связывались с кончиной моего отца, который следовал учению преподобного Джона Уитерспуна, шотландского священника. Его вполне земная философия, полная здравого смысла, видно, чем-то привлекала моего родителя. Смутно припоминаю какие-то разговоры за столом. Конечно, они имели отношение к воспитанию Каина, не к моему.
По пути на Запад, сидя вечерами у костра, я прислушивался к разговорам мужчин, особенно к тому, что говорил незадолго до смерти муж Рут Макен, человек образованный, терпимый и вдумчивый.
Он говорил о писателях прошлого, пересказывая своими словами те мысли, что они нам оставили в наследство. И мне захотелось встретиться с похожи людьми: с теми, кто пишет музыку, картины, книги. Однажды я сказал об этом вслух, и мистер Макен сказал:
— Бывает, что эти люди достойны восхищения. А часто они подвержены обидным человеческим порокам и слабостям. И тем не менее значение имеет только их труд, да его плоды. Многие из тех, кто вел грешную и беспутную жизнь, оставили после себя великие, прекрасные творения. Только с такой меркой можно подходить к человеку: смотреть на то, что он успел создать и оставил после себя.