Бенгальские душители
Шрифт:
— В данном случае, милостивейший господин, река служила местом анонимного погребения. А из-за вас брахманы смогли этой ночью воздать посмертные почести презренному убийце! Вы повинны в том, что безопасность европейцев оказалась под угрозой! Оживились бандиты, активизировались тайные общества, и не исключено, что в провинции вспыхнет новый бунт. Ваши сообщники уже начали свое дело…
— Еще раз клянусь вам, что я здесь никого не знаю. Поступок мой был продиктован исключительно соображениями гуманности. Я оказал помощь людям, подвергавшимся смертельной опасности, даже не предполагая, каким образом оказались
В этот момент в зал неслышно вошел посыльный. В руках у него был поднос с небольшим свертком, который он тотчас вручил судье:
— Это срочно, ваша честь!
Председатель торопливо развязал бечевку и обнаружил длинный черный шарф и записку, нанизанную на острие кинжала. Прочитав короткое, написанное по-английски, послание, он побледнел и, обратившись к Бессребренику, произнес изменившимся тоном:
— Вы продолжаете утверждать, что никого здесь не знаете и ни с кем не поддерживаете никаких связей?
— Клянусь вам в этом!
— Если так, соблаговолите прочесть эту записку. Она — неопровержимая улика против вас!
Взглянув на послание, Бессребреник вскрикнул удивленно.
— Прошу прочитать это вслух! — потребовал судья.
Бессребреник повиновался:
— «Под страхом смерти председателю верховного суда предписывается незамедлительно выпустить на свободу капитана Бессребреника».
Судья заявил с достоинством:
— Точно таким шарфом была задушена герцогиня Ричмондская. И точно такой кинжал был воткнут в стену над ее койкой! Жизнь моя в опасности. Но еще ни один английский судья не отступил перед угрозами, сколь бы они ужасными ни были. Я тоже исполню свой долг!
Он нажал на кнопку, расположенную прямо под рукой.
Вошли сержант с солдатами.
— Отвести заключенного в камеру! — приказал судья.
ГЛАВА 5
Похороны. — Последнее прощание. — Шотландская гордость. — Погром. — Без крова и без слуг! — Голод и жажда. — Кувшинчики непентеса. — Утоление жажды. — Люди, более несчастные. — Жертвы голода. — Съедобные цветы. — Под баньяном.
Вне себя от горя, подавленные и одинокие, шли за гробом дети герцогини Ричмондской. Вокруг них суетились какие-то люди, выражая сочувствие. Но легче от этого не становилось.
Простившись навеки с матерью, Патрик и Мери, взявшись за руки и тесно прижавшись друг к другу, стояли в великой скорби у свежей могилы. Лихорадочно блестевшие глаза были сухи: они давно уже выплакали все слезы. На уговоры пойти домой дети отвечали отказом.
— Мери, побудем еще немного рядом с мамой, — сказал Патрик. Сразу же повзрослев, он, поскольку отца с ними не было, обязанности главы семьи возложил на себя.
— Да, брат, хорошо бы побыть нам с ней одним, — согласилась девочка.
Когда присутствовавшая на похоронах публика разошлась, дети опустились на колени и долго и страстно молились, взывая к Божьей милости и обращаясь с трогательными словами любви к матери, словно она могла их слышать. Потом они поднялись. Перед тем, как уйти, они еще раз набожно перекрестились и, снова взявшись за руки, покинули сию обитель скорби и печали.
Дети могли пойти к соседям, с которыми дружили их родители: те, узнав о беде,
До их коттеджа в Гарден-Риче было довольно далеко, и Патрик с Мери невольно вспомнили о коляске, которая в тот злополучный день осталась вместе с кучером у входа в магазин. Сейчас она, наверное, спокойно стояла под навесом рядом с лошадьми. Детям же предстояло проделать путь до дома пешком. Они, конечно, знали, что в Индии европеец, отважившийся пройтись по улице, роняет себя в глазах окружающих. Но, пережив столь сильное потрясение, дети уже не придавали особого значения подобным условностям.
Пройдя немного, они вышли к Хугли и вскоре оказались на той самой шоссейной дороге, по которой не раз проезжали вместе с матерью. Берег, высотой метров в пятнадцать, спускался уступами к воде, образуя своеобразную широкую лестницу. Но дети ничего этого не замечали. Гонимые нервным зудом, они, не ощущая усталости, молча шагали под палящими лучами солнца, вызывая у местных жителей недоуменные взгляды.
С каждым шагом, приближавшим Патрика и Мери к родимому дому, где они смогли бы передохнуть перед дальней дорогой, ими все сильнее овладевали благостные, несшие успокоение смятенным душам воспоминания о счастливейшем периоде их жизни, закончившемся столь внезапно и жестоко. Но когда они, взмокнув от пота и умирая от жажды, вошли в ворота своего парка и по усыпанной песком дорожке дошли, наконец, до того места, откуда можно было видеть опутанный вьющимися и ползучими растениями фасад коттеджа, из их груди вырвался крик отчаяния.
Дом исчез! Обуглившиеся куски дерева да порушенная кирпичная кладка — вот все, что осталось от родного очага, где прошло их детство, согретое нежной материнской любовью и чуткой заботливостью отца.
Не пощадили и животных. В большой, из проволочной сетки вольере, со свернутыми головками, недвижными окровавленными комочками валялись птичьи тушки. В обгоревшей конюшне, среди искромсанной конской упряжи и обломков экипажа, со следами страшных ножевых ранений бездыханно лежали несчастные лошади.
В воздухе витал едкий запах гари.
Фамильные драгоценности, документы, милые, изящные безделушки, радовавшие взгляд домочадцев, безвозвратно исчезли в пламени огня. Сгорел не только портрет отца, но и единственный портрет матери, что было невосполнимой утратой.
Слуг-туземцев и след простыл. Даже их верная Кетти покинула это жуткое место, если только не пала от рук изуверов.
Несмотря на малый жизненный опыт, дети понимали, что весь этот разгром учинен индусами, которые мстили за преданного позорной казни убийцу их матери.