Бенгальские душители

Буссенар Луи Анри

Несмотря на близость большого города, дети ощутили себя отрезанными от внешнего мира и навсегда оставленными наедине с дикой, таящей неизведанные опасности природой, и в их сердца закрался безотчетный страх.

Далекий вой шакалов, пронзительные крики ночных птиц, шелест крыльев ночных бабочек и суетливо метавшихся взад и вперед летучих мышей, неумолчный стрекот насекомых, шорохи, указывавшие на присутствие пресмыкающихся, — все эти резко выделявшиеся в ночи звуки сливались в дикую и грозную какофонию.

Из-за непроглядной тьмы дети боялись

даже сдвинуться с места, чтобы не наступить на одну из тех отвратительных тварей, что во множестве ползали по траве.

Боб тоже чувствовал себя неуютно: то и дело вскакивал с глухим ворчанием, а когда лежал, то настороженно прислушивался ко всему, что творилось вокруг.

Но вот наконец небо над горизонтом окрасилось в алый цвет, в ярких лучах солнца вспыхнули на листьях капли росы, мрачное ночное многоголосье сменилось жизнеутверждающим гомоном вьюрков, попугайчиков и сорокопутов. И сразу на душе полегчало.

Расправив онемевшие руки и ноги, Патрик и Мери, гонимые чувством голода, вернулись к деревьям иллупи и с жадностью накинулись на цветы, надеясь смягчить нестерпимые рези в желудке. Теперь они понимали, какие муки должны были испытывать умирающие с голоду, которых в Индии так много, — и это в стране, славящейся богатством и плодородными почвами! В завершение трапезы дети опорожнили по кувшинчику непентеса.

При иных, не столь драматических обстоятельствах, они посмеялись бы над этим убогим, словно на кукол рассчитанным, завтраком — без привычного ароматного чая, красиво порезанного розоватого ростбифа и сочных бараньих котлет. Но сейчас юные скитальцы вспоминали свою бедную мать, которую им никогда больше не суждено увидеть, и отца, чья жизнь постоянно в опасности. На сердце было тяжело, по щекам текли горькие слезы. Так и сидели они, прижавшись друг к другу и страшась подумать о том, что ждет их впереди.

Патрик первым нарушил молчание. Решительно вытерев слезы, он сказал твердо:

— Пора кое-что сделать.

— Конечно, но что? — спросила девочка.

— То, о чем говорили вчера, — отправиться в Пешавар и разыскать папу.

— А он далеко, этот Пешавар?

— Да, очень… Отсюда на северо-запад… За тысячу четыреста миль от Калькутты.

— Мы смогли бы поехать на поезде. Это около трех суток.

— О, гораздо больше! Ведь поезда здесь ходят довольно медленно. Однако, чтобы купить билеты и что-то есть в дороге, нужны деньги.

— Действительно! А их-то у нас и нет. Как же быть?

— Не знаю. Мы и так уже два дня жили как последние нищие. Может, воспользоваться одним из поездов, что бесплатно перевозят отчаявшихся бедняков в места, где не так голодно? Только согласишься ли ты ехать с ними?

— Все лучше, чем просить милостыню.

— Верно!

Идя по парку, дети остановились у того места, где еще совсем недавно находился родной очаг. С грустью вглядывались они в мрачно черневшие руины, надеясь в душе, что хоть какая-нибудь вещица — не важно, что! — ускользнула от взора вандалов и они смогут взять ее

на память. И вдруг у Мери вырвался крик: среди пепла, камней и исковерканных железок что-то блеснуло.

— Патрик, смотри!.. Вон там!.. Похоже на золото!

— Вижу!

Увязая по щиколотку в золе, мальчик стал энергично пробираться через обуглившиеся бревна и порушенную кирпичную кладку. Мери оказалась права: в руке он держал оплавленный кусочек золота — все, что осталось от украшения.

Патрик был рад: благородный металл сам по себе представляет большую ценность. Победно размахивая над головой находкой, он воскликнул:

— Сестричка, теперь мы сможем купить билеты!

— Как хорошо, дорогой! Уедем скорее отсюда, здесь мы так настрадались!

Мальчик спрятал золотой слиток в карман, и, сопровождаемые весело скакавшим Бобом, они направились в Калькутту.

У выхода из парка им повстречались вчерашние индусы: они рассчитывали снова подкормиться цветами иллупи. Увидев юных англичан, туземцы почтительно приветствовали их, и те, в свою очередь, улыбнулись им как старым знакомым.

Мери подошла к тощим от голода ребятишкам, погладила их по курчавым головкам, потрепала по щечкам и, прощаясь, от всего сердца пожелала им счастья.

Придя в Калькутту, дети довольно быстро разыскали в европейской части города ювелирную лавку, но войти никак не отваживались, не зная, поверят им или нет, что они — законные владельцы золота. Так и топтались они на месте, придумывая, что и как сказать, если им станут задавать вопросы. Наконец Мери не выдержала и, как более храбрая, решительно повернула дверную ручку и оказалась лицом к лицу с парсом в очках. Он пересчитывал банкноты, изредка прерываясь, чтобы пометить что-то в толстой тетради.

— Господин, — произнесла она с дрожью в голосе и страшно покраснев, — не смогли бы вы оценить это золото и купить, если, конечно, это устроит вас.

Хотя девочка и обращалась с мольбой, она не теряла чувства собственного достоинства. Ее манеры произвели на торговца самое благоприятное впечатление, и ему и в голову не пришло спросить, откуда у нее драгоценный металл. Поклонившись, он осмотрел слиток, провел им по продолговатому бурому камню и, смочив оставшийся след кислотой из склянки, убедился, что это — чистое золото. Затем на одну из чашечек маленьких лабораторных весов он положил кусочек металла, на другую — гирьки и, взвесив, заявил:

— Мисс, я могу предложить вам ровно тридцать пять рупий.

Пораженная Мери хотела было воскликнуть: «О, так много! Как я счастлива!» — но присущее ей здравомыслие заставило ее воздержаться от столь наивного и неосторожного замечания.

Парс отсчитал названную сумму, вручил ее Мери и, еще раз поклонившись, вернулся к прерванному занятию.

Дети почувствовали себя увереннее: эти, пусть и сравнительно небольшие, деньги позволяли им без особых трудностей добраться до Пешавара. И теперь они думали только о том, как бы побыстрее отправиться туда.