Бенито Муссолини
Шрифт:
Об этом высказывании Карла Маркса, несомненно, шла речь и во время важной беседы, которую Муссолини имел в Милане с Филиппо Нальди, владельцем издаваемой в Болонье газеты «Ресто дель Карлино», первоначально выступавшей за выгодный для Австрии и Германии нейтралитет Италии, а теперь пропагандировавшей вступление в войну на стороне Франции. Муссолини повторил Нальди то, что уже говорил Кампана, отметив неготовность своих коллег-социалистов поддержать вступление Италии в войну и невозможность для себя активно выступать за такую политику, оставаясь редактором «Аванти!». На это Нальди посоветовал ему уйти со своего поста и начать издавать собственную газету. Финансировать ее будет Нальди.
И вот 26 октября Муссолини ушел с поста редактора «Аванти!», а 14 ноября вышел в свет первый номер газеты «Пополо д'Италия» (II Popolo d ' ltalia). По обе стороны заглавия были помещены два афоризма, которые с полным основанием можно рассматривать как крики новорожденного
«Я обращаю свое первое слово к вам, — писал он, — к молодым людям, принадлежащим к поколению, которому судьбою уготовано делать историю. Есть слово, пугающее и пленительное, которое в обычные времена я никогда бы не произнес, но сейчас, руководствуясь искренней верой, вынужден сделать это во всеуслышание — „Война“.
Спустя десять дней на собрании социалистической партии в Милане под возгласы: «Предатель! Изменник! Убийца!» было предложено исключить Муссолини из партии. Бледный и заметно нервничавший, он вышел на трибуну, чтобы ответить критикам. На нем был поношенный черный костюм, который он всегда надевал, и делегаты увидели, что его брюки были настолько коротки, что едва доходили до щиколоток. Было заметно, что он не брился ни в тот день, ни накануне. Когда он подошел к трибуне, крики и насмешки усилились. Он стал говорить, но его никто не слышал. На сцену полетели монеты, скомканная бумага, даже стулья, когда он в свою очередь начал кричать на возмущенных делегатов, не оправдываясь, а обвиняя их в мелкобуржуазных настроениях, что для него всегда было высшим оскорблением. «Зря стараетесь, — кричал он. — Все равно вам придется вступить в войну… Вам не удастся от меня отделаться, потому что я социалист и всегда им буду… Ваши голоса против меня ничего не значат». Эти слова он выкрикивал делегатам, будучи близок к истерике, и некоторые из них потом говорили, что его глаза были полны слез. «Вы ненавидите меня, — в отчаянии произносил он, высказывая, казалось бы, парадоксальную, но отчасти верную мысль, которую он без устали повторял впоследствии. — Вы ненавидите меня, потому что все еще любите!»
Но ничто не могло помочь ему. Как он сам признал, его судьба уже решена, и не было смысла пытаться быть услышанным людьми, которые были полны решимости отвергнуть все, что он говорил. С небольшой группой своих сторонников он покинул Народный театр и вернулся в редакцию «Пополо д'Италия».
Социалисты были возмущены до предела. Бывшие друзья и почитатели чувствовали разочарование, граничившее с ненавистью. С одним из них — Чиккотти — который ранее говорил, что Муссолини «по уму настоящий потомок Сократа», он дрался на дуэли. Другие, включая Анжелику Балабанову, считали его самым коварным предателем социализма. Они обвиняли его не только в измене социализму, но и в том, что за это он получил деньги от находящегося в Милане Французского института [4] . Однако к началу 1915 года благодаря такой резкой перемене взглядов он приобрел больше сторонников, чем противников. Он перетянул на свою сторону большинство, состоявшее из тех, кто поддержал его заявления о необходимости в конечном счете руководствоваться прежде всего интересами своей страны, и о немецких социалистах, поддержавших кайзера и способствовавших краху Интернационала, что поставило под угрозу свободу. Он также добился поддержки синдикалистов в лице Корридони, анархистов в лице Либеро Танкреди, ирредентистов в лице Чезаре Баттисти и даже правого социалиста Биссолати, исключению которого из партии он содействовал после нападения на Триполи. Позицию Муссолини одобряли патриотически настроенные рабочие, националисты, тысячи молодых людей, для которых война по-прежнему представлялась полным драматизма приключением, многие интеллектуалы и писатели, как, например, Габриэле д'Аннунцио, считавший, что участие Италии в войне поможет ей добиться окончательного объединения, установить законный суверенитет над Адриатикой и поднять ее авторитет в Европе.
4
Хотя деньги, переданные Филиппе Нальди для начала издания «Пополо д'Италия», видимо, поступали не из французских источников, есть основания утверждать, что когда в 1915 году газета стала испытывать финансовые затруднения, Муссолини получил взнос «от французских товарищей, чтобы помочь кампании за вступление в ВОЙНУ».
Поощряемый все возрастающими успехами, отставкой Джолитти и назначением на пост премьера оппортуниста Антонио Саландры, что способствовало реализации его планов, Муссолини стал все более шумно требовать войны, становясь все непримиримее. Он дрался на дуэли с реформистски настроенным социалистом Клаудио Тревесом, бывшим редактором «Аванти!», был арестован
«Начиная с сегодняшнего дня, — торжествующе писал он в „Пополо д'Италия“, — все мы итальянцы и только итальянцы. Теперь, когда сталь должна находить на сталь, наши сердца издают единый возглас — да здравствует Италия!»
Семена фашизма были посеяны.
Глава третья
СТАНОВЛЕНИЕ ФАШИСТА
Август 1915 года — октябрь 1922 года
Что касается меня, то я предпочту пятьдесят тысяч ружей пяти миллионам голосов.
1
Муссолини был хорошим солдатом. Он не пошел добровольцем, как большинство его сторонников, и ждал до августа, когда его зачислили во II полк берсальеров. Однако он отверг предложение командира полка вести в полковом штабе дневник боевых действий и уже через несколько недель оказался на передовой. В 1905-1906 годах по возвращении из Швейцарии он уже прошел 19-месячную военную подготовку и за это время доказал, что, несмотря на репутацию бунтаря, может быть дисциплинированным солдатом. Тогда, как и сейчас, он проявил стремление понравиться начальству и продемонстрировать энтузиазм и способность к упорному труду. Решив во что бы то ни стало не отставать от других, он безропотно выполнял долг, без особого героизма, но с необходимым рвением, и в официальном рапорте был назван примерным солдатом, проявившим дух истинного берсальера. Он получил повышение и стал капралом. В письмах домой он писал в основном об опасностях и трудностях пехотной службы на передовой, о том, что целыми неделями находится под обстрелом, о ситуациях, когда его жизнь подвергалась опасности. Он приехал в отпуск домой прямо из окопов у реки Изонцо, сильно уставший и оборванный, причем его шинель была застегнута не на пуговицы, а держалась с помощью кусков проволоки [5] .
5
Анжелика Балабанова — не будучи беспристрастной — говорила, что Муссолини не только «позер», но и трус, подверженный истерии и ипохондрии. Это суждение не подтверждается свидетельствами ее современников, даже теми авторами-антифашистами, которые в то время, как и она сама, знали Муссолини и имели все основания клеймить его как предателя их идеалов. Один человек, которого я встретил в Милане в 1945 году и который говорил, что служил в должности капрала вместе с Муссолини в полку берсальеров, отмечал, что он «постоянно рисовался и слишком много говорил, он был хорошим парнем. Все мы любили его. Насколько мне известно, он не очень часто бывал под огнем, но когда такое случалось, говорят, он вел себя достойно».
Однажды в феврале 1917 года во время демонстрации нового миномета раздался сильнейший взрыв, и стоявшие рядом с ним пять человек были убиты, а в воздух взлетели исковерканные куски металла от бомбы и разорвавшегося минометного ствола. Его самого с силой швырнуло на землю, и он был доставлен в перевязочный пункт без сознания, а в его тело впилось более сорока минометных осколков. Когда госпиталь в Ронки, куда он был отправлен, был сильно поврежден в результате бомбардировки, и пришлось эвакуировать большинство раненых, его оставили там, так как он был слишком плох, чтобы его перевозить.
Спустя несколько недель, когда ему стало лучше и он вернулся в Милан, Маргарита Сарфатти пришла навестить его. «Я никогда не забуду этот визит, — писала она. — Он был настолько изможден, что едва мог говорить. На его бледном лице появилась улыбка, когда он увидел нас, глаза его ввалились. Он почти не мог двигать губами, было ясно, что он ужасно страдал. Кто-то из нас спросил, не хочет ли он почитать какую-нибудь книгу. Он ответил отказом. „Я читаю только это, потому что оно знакомо мне. Не могу читать ничего нового“. И он указал на томик стихов Кардуччи».
Разумеется, Муссолини не был бы сам собой, не используй он те преимущества, которые давало ему положение раненого солдата. «Я горжусь тем, — писал он с характерным самолюбованием, как только оправился и смог владеть ручкой, — что, выполняя свой опасный долг, окрасил в красный цвет своей кровью дорогу в Триест». «Я испытывал ужасную боль, — отмечал он в автобиографии. — Все операции были сделаны мне практически без анестезии. За один месяц я перенес двадцать семь операций: все, за исключением двух, прошли без анестезии».