Бенкендорф. Сиятельный жандарм
Шрифт:
— Милая Тилли, — засмеялся Бенкендорф, целуя ее в щеку, — здесь не нужен никому твой еврей Зюсс. И в этом краю нет такого понятия: финансы. Это я Тебе говорю — обер-квартирмейстер подполковничьего чина, служивший у графа Петра в одной из самых больших и сильных армий мира. У жителей провинции берут в государственную казну все, чем они располагают, кроме самой жизни и небольших средств для ее поддержания. Твой Зюсс не продержался бы здесь со своими хитроумными налогами и дня. Зюсс! О Господи! Финансы! Налоги! Никто, особенно в Малороссии, не интересуется, что сколько стоит. Предписывают — каждый на своем месте: доставить! И рабы радостно доставляют. Тебе суждено жить в рабской стране, Тилли, где рабы счастливы выпавшей им долей.
— Невероятно! — воскликнула Тилли,
— Может, — ответил Бенкендорф, снимая мундир и откладывая его вместе со шпагой. — Ты еще очень молода, Тилли. Я отдохну немного рядом с тобой и потом спущусь вниз. Мне еще надо проверить, устранены ли поломки в каретах Нелидовой и Клингера. И хорошо ли накормили лошадей.
В Христофоре Бенкендорфе совмещалось как бы два человека. Один хитрый, изворотливый и очень рациональный гатчинец, волевой и дисциплинированный, честный остзеец, хорошо усвоивший, что цесаревич ненавидит воров и обманщиков, преследуя их в пику императрице Екатерине, смотревшей сквозь пальцы на разного рода спекуляции ближайшего окружения, и другой — мягкий, отзывчивый, иногда впадающий в сентиментальность потомок франконских мелкопоместных дворян-служак, любящих семейный уют и мечтающих о целом выводке детей. Полная грудь Тилли и мощные бедра обещали ему эти радости. И он не пожалел, что в угоду великой княгине быстро женился на Тилли и вывез ее в Петербург. Иначе ей сюда бы не попасть. Ни императрица, ни цесаревич не пожалели бы великую княгиню. Фрейлин в Петербурге хватало. Но Доротее никто не нужен, кроме Тилли.
— О Господи, — бормотал бывший обер-квартирмейстер Дунайской армии Бенкендорф, бережно укрывая жену. — Финансовая система! Налоги! Еврей Зюсс! О чем она думает?! Бедная моя девочка! Что у нее в голове? Сколько она выстрадала в приживалках у герцога!
Впрочем, Фридрих Евгений относился к Тилли как к родной дочери. Но все равно при монбельярском дворе жить не всегда сладко. Женщина должна иметь собственный дом, семью и мужа. Разонравишься хозяевам, и тебя выставят за порог.
Чутье Бенкендорфа не подвело и на сей раз. Он знал цену благоволения сильных мира сего. Нутром он предчувствовал то, что случится с ними через десятилетие. Но сегодня они счастливы, и он вновь поцеловал жену.
Когда Бенкендорф ушел проверить состояние транспорта и отдать распоряжения на следующий день, Тилли уже спала спокойно — крепким, в сущности, деревенским сном, чтобы наутро подняться отдохнувшей и посвежевшей.
В дворцовой конторе Бенкендорфа поджидал Соломон Оппенгеймер.
— Ваше сиятельство, — обрадовался он, — бумаги готовы. Нужна только ваша подпись. Вы можете мне полностью довериться. Я имел дело с представителями его высочества цесаревича Павла Петровича и знаю их превосходные качества — точность и честность. Но если желаете — проверьте.
Бенкендорф просмотрел бумаги. Они были в образцовом порядке.
— Послушайте, господин Оппенгеймер, — обратился Бенкендорф к банкиру, — кем вам приходится некий Иосиф Зюсс, банкир гросс-герцога Виртембергского Карла Александра?
— О, вы мне делаете честь, ваше сиятельство, вспомнив моего великого предка. Мы, Оппенгеймеры, обширная семья. Иосиф Зюсс — двоюродный брат моего деда. Я хотел вам еще сообщить, что в случае каких-либо затруднений здесь вы можете спокойно обратиться к фон Цейтлину — доверенному лицу князя Потемкина. У меня существует с ним договоренность. Вы довольны, ваше сиятельство?
— Вполне!
— Тогда счастливого пути. И передайте привет великолепной Вене!
Соломон Оппенгеймер с достоинством откланялся и покинул дворцовую контору, не выразив неудовольствия, что ему пришлось провести здесь в ожидании половину праздничного дня. Он знал, что не останется внакладе. А Бенкендорф отправился на хозяйственный двор, в конюшни и к каретным мастерам — у него тоже не было иного выхода. Гатчинцы отличались добросовестностью. И не скоро он попадет в постель к жене, чтобы прижаться к теплому боку мирно спящей Тилли.
Часть вторая
Сражения с Бонапартом
Гатчинцы
Отношения
Запроектированная императрицей-матерью дружба между ее сыновьями и детьми Тилли не сложилась. Да и как ей было сложиться, когда в глазах Бенкендорфа нынешний император легко прочитывал одновременно с готовностью служить престолу и отечеству неисчезающий, хотя и невысказываемый укор.
Бенкендорфы не Палены, и не Панины, и уж тем более не Зубовы с их никчемным и злобным папашей и сестрой — наложницей британских лицемеров — посла Витворта, а затем и принца Уэльского Георга — the first gentleman in Europe [26] . Наследник Георга III, часто впадавшего в умопомешательство, в женщинах знал толк. Его супруга мистрис Фицгерберт, брак с которой парламент не признавал, считая его m'esalliance’ом [27] , леди Джерсей и затем Ольга Зубова-Жеребцова свидетельствовали о безукоризненном вкусе принца и о склонности Зубовых к английской валюте.
26
Первый джентльмен в Европе ( англ.).
27
Неравный брак ( фр.).
Бенкендорфы настоящие гатчинцы в самом прямом смысле слова, а гатчинцы и присяга нераздельны. Покойный государь Бенкендорфов жаловал и в них не сомневался. Ермолая сделал смотрителем Гатчинского замка, оставил бы смотрителем Михайловского — ни Беннигсену, ни Зубовым в спальню не проникнуть. Ермолай служил у великого князя в лучшие гатчинские годы. Несмотря на то что являлся вотчинником Асса и Штернгофа, страдал скуповатостью и пристрастием к картофельным приправам. Любил повторять:
— Без копейки нет рубля.
Государь Павел Петрович не единожды внушал гатчинской обслуге за общим обедом и на плацу:
— И смерть, други, вас от присяги не освобождает! Ни моя, ни ваша!
Остзейцы в присяге видели законную опору, потому за нее и держались. Для русских присяга — дело святое. У них вся жизнь на данном слове строилась. Без присяги им — никуда, без присяги — без смысла. Иди куда хоть, твори что хошь — никому-то ты не нужен. Вот Гатчина на присяге и держалась. Верность там стержень. Вокруг нее все вертелось. А в России XVIII века верность — предмет чрезвычайно редкий. Не в цене он, особенно при дворе. За верностью в Германию ходили, в Швейцарию, во Франции верность надеялись купить.