Бенвенуто Челлини
Шрифт:
— Во сколько вы оцените эту вещь?
— Восемьсот скудо, — не задумываясь, ответил Бенвенуто.
— Цена названа точно. А не возьметесь вы для нее сделать новую оправу, сохранив при этом старую?
Он тут же согласился и быстро набросал рисунок новой оправы. Тут в комнату вошла вторая «прекрасная благородная римская дама».
— Что вы тут делаете, Порция?
— Любуюсь, как рисует этот достойный молодой человек, который и мил, и красив.
Бенвенуто покраснел от смущения.
— Каков бы я ни был, мадонна, я буду всегда готов служить вам.
Порция тоже слегка покраснела.
—
Она отдала лилию Бенвенуто и добавила к этому двадцать золотых скудо. Вторая благородная римская донна рассмеялась и сказала:
— Будь я на месте этого юноши, я бы ушла себе с Богом.
— О нет! — воскликнула Порция. — Талант редко уживается с пороком. До свидания, Бенвенуто.
Дома он сделал маленькую восковую модель будущей оправы, затем показал ее в доме Агостино Киджи. Обе дамы были в восторге и «учинили мне такую похвальбу, что, движимый чуточкой гордости, я им обещал, что самая вещь будет еще вдвое лучше, чем модель». Наш герой редко говорит о себе с подобной скромностью, «чуточка гордости» — словцо не из его лексикона.
Двенадцать дней — таков был срок работы над оправой. Бенвенуто забросил всю работу, и это сразу было замечено Луканьоло (так зовет мастера Бенвенуто). Он считал, что от крупных ваз и кувшинов гораздо больше пользы и заработка, чем от алмазной безделицы. Конечно, Бенвенуто возражал: мол, такие заказы редкость, а заплатят ему не меньше, чем за вазу. Разговор шел при свидетелях, вся мастерская принимала в нем участие. Спорщики говорили «немножко с презрительным смешком, свирепо нагнув головы».
— Устроим испытание, — сказал один.
— Идет, — согласился второй. — Кому больше заплатят, тот и выиграл.
Луканьоло делал огромную вазу для папы Климента VII. Ваза ставилась на стол, чтобы в нее во время трапезы бросали кости, очистки фруктов и прочее. «Была эта ваза украшена двумя красивыми ручками, и множеством макшер, больших и малых, и множеством красивых листьев, такой прелести и изящества, какие только можно себе представить». Бенвенуто сказал Луканьоло, что это самая красивая ваза из всех, которые ему приходилось видеть. Папа Климент VII остался очень доволен этой работой и щедро наградил мастера.
Объясню сразу: устаревший термин «машкера» — это маска, слепок, образина, личина, через «полные изящества листья» проглядывали лики людей, не исключено, что это были звери или рыбы, чьи-то изображения, одним словом. Оправа, сделанная Бенвенуто для алмазной лилии, была украшена машкерками, младенцами и животными, «так что алмазы, из которых была лилия, стали по меньшей мере вдвое лучше».
— Ах, какое чудо! — воскликнула мадонна Порция. — И что вы хотите за труды? Вы заслужили столько, что если бы я подарила вам замок, то и этого было мало. Но замок я не могу вам подарить. Так сколько?
— Величайшая награда за труды — это ваша милость, — в тон ей с улыбкой отозвался Бенвенуто, поклонился учтиво и направился было к двери.
Понятное дело, «вторая благородная римская дама» тоже здесь присутствовала. Порция сказала ей:
— Теперь видите, что таланты, которые мы в нем угадали, сопровождаются вот чем, а не пороками, — и, обращаясь к уходившему молодому ювелиру, добавила: — Мой Бенвенуто,
— Ему так невесело, что на этот раз мне хочется, чтобы он посмеялся, — нашелся Бенвенуто.
— Ну уж нет, я не окажу ему такую милость, — возразила она, улыбаясь.
На следующий день слуга принес сверток от мадонны Порции. Судила исход соревнования вся мастерская, то есть дюжина работников, еще и соседи подошли. Всем было интересно, кто выиграл спор. Луканьоло и Бенвенуто сверили свертки с вознаграждением, они были почти одинаковы, но у Луканьоло, пожалуй, чуть больше. Он высыпал свои деньги на прилавок «с великим шумом», денег было много, все закричали и захлопали. Бенвенуто высыпал свои монеты без малейшего шума, и все поняли, кто выиграл. У Луканьоло было серебро, и только одна монета золотая, у Бенвенуто было только золото.
Лука очень обиделся и сказал, что «отныне впредь не желает больше выделывать этих крупных вещей», а будет заниматься выделкой такой вот мелкой дряни. Бенвенуто, утешая, ответил, что «всякая птица поет на свой лад», но не преминул добавить, что сам бы он отлично справился с выделкой его хлама, но еще неизвестно, справился бы Луканьоло с выделкой его, Бенвенуто, дряни.
Я подробно остановилась на этом случае не только из желания описать соревнование в мастерской, исход его был ясен сразу. Мне хотелось рассказать о благородных дамах, которые смущались при общении с красивым художником и его самого вгоняли в краску. Сам Бенвенуто описывает встречи с ними с явным душевным трепетом, потому что привык общаться с женщинами совсем другого сорта, там он не краснел, он знал, как себя вести. Позднее ему приходилось общаться и с фавориткой короля, и с герцогиней, но там и намека не было на бескорыстие, но зато были интриги, обиды и неприязнь.
Отцовское благословение
Письма от отца приходили часто, Бенвенуто тосковал по родному городу и, к своему удивлению, часто играл. У него был ученик Паулино — мальчик четырнадцати лет, он был очень хорош собой, наделен кучей добродетелей и очень любил слушать музыку. Бенвенуто очень к нему привязался. А точнее сказать — «возымел к нему такую любовь, какая только может вместиться в груди человека. Эта страстная любовь была причиной тому, что, дабы видеть как можно чаще просветленным это чудесное лицо, которое по природе своей бывало скромным и печальным; но когда я брался за свой корнет, на нем вдруг появлялась такая милая и такая прекрасная улыбка, что я нисколько не удивляюсь тем басням, которые пишут про небесных богов; если бы этот жил в те времен, они, пожалуй, еще не так соскакивали с петель». Словом, играл Бенвенуто на этот раз с упоением.
Приближался ежегодный праздник лета — папский Феррагосто — его праздновали в Риме 1 августа. Через третьи руки Бенвенуто позвали сыграть для папы несколько мотетов сопрано на корнете. Бенвенуто в это время делал вазу для епископа-испанца Саламанки, с работой надо было торопиться, но он согласился поиграть во дворце. Он напишет об этом на родину, и старик отец будет счастлив. За неделю до праздника Бенвенуто вместе с оркестром тратил не менее двух часов в день на изучение этих прекрасных мотетов.